«Прогулки свободы» на Лубянке
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Лубянка»
Проходишь сквозь турникеты, давишь на тугую дверь выхода из метрополитена, потом направо, по переходу, и все время прямо, вдоль перекрытых небольшими группами полицейских выходов на Лубянскую площадь. Каждая группка любезно показывает проходящим людям, как выйти на поверхность. В переходе привычный шум десятка шагов и ботинок, шорох трения штанин друг о друга, и разговоры продавщиц. Первое что бросается с улицы, как только над головой открывается чистое небо, – это громкий и заполняющий рокот лопастей полицейского вертолета, который наблюдает за ситуацией, зависнув где-то в районе Детского Мира.
Координационный Совет оппозиции, неожиданно для всех, не смог найти согласия с мэрией Москвы в вопросе о маршруте проведения предполагаемого изначально «Марша Свободы». Это был первый раз, когда организацию массовой акции доверили именно легитимному органу несистемной оппозиции, а не просто «видным лидерам» движения. Правительством Москвы был предложен бескомпромиссно один вариант маршрута: Пушкинская площадь — проспект Сахарова. КС был бы удовлетворен любым другим, заканчивающимся на одной из центральных площадей города, и длинной не более 4-х километров, как заявил депутат Госдумы Дмитрий Гудков. Однако альтернативных предложений от мэрии не последовало.
Чтобы пройти на саму Лубянскую площадь, то есть в сквер напротив Политехнического музея, нужно некоторое время протискиваться сквозь встречные и попутные потоки людей на тротуаре вдоль Лубянского проезда. Единичные активисты раздавали наклейки и буклеты, неразобранные с прошлых митингов и акций. Пока идешь – взгляд на сквер справа преграждают заказные, но внешне обыкновенные пассажирские автобусы с ОМОНом, штук пять, сквозь запотевшие стекла которых видны блестящие забрала касок на головах дремлющих сотрудников. Окна мутные, и оранжевый оттенок создает ощущение духоты внутри. Милая рыжеволосая девушка, топчущаяся рядом со мной, оглядывается в их сторону, и жалобно, естественно произносит «ой, бедня-а-ашки!».
Один сотрудник ГИБДД с пронзительно сверкающей на солнце обледенелой палочкой делает какие-то попытки регулировать движение на переходе к скверу, но чаще люди просто стихийно перебегают дорогу по зебре, а машины без агрессии, уступают толпе, по всей видимости, будучи уже информированными о возможных гуляньях в этом районе. Могло показаться, что на Политехническом проезде, между самим музеем и сквером возник даже небольшой транспортный коллапс – но основную его часть составляли, вставшие намертво, не известно по какой причине, троллейбусы, просто не сдвигавшиеся с места, от остановки, даже будучи пустыми.
Единичные задержания начались с первых минут четвертого часа дня. Примерно в 15:04, еще у подступов к площади, были задержаны Илья Яшин и Ксения Собчак. Мгновением позже – дающий интервью о своем одиночном пикете здесь Сергей Удальцов. Десятью минутами спустя были задержаны несколько антифашистов и активистов, попытавшихся скандировать революционные лозунги. «Соловецкий камень», символическое возложение цветов, на который ставилось одной из целей массовых гуляний оппозиции на площади, был очень плотно окружен репортерами и журналистами, которые на самом деле были заинтересованы скорее личностью стоящего там Алексея Навального. Его задержали в 15:38, достаточно аккуратно, в сравнении с опытом прошлых акций, переведя через дорогу от сквера, и, в окружении только нескольких журналистов, посадив в автозак. К самому камню пройти было фактически невозможно даже просто взрослому человеку, – не то, чтобы пенсионеркам с тросточками, хрупко державшим в руках небольшие букетики темно-красных роз или белых хризантем.
Накануне 15 числа стало известно, что прокуратура «обратилась с предостережением» к нескольким видным лицам оппозиции, «призывающим своих сторонников выйти на несанкционированный “Марш свободы”». Среди тех, кому ведомство выдвинуло такие предупреждения — Михаила Гельфанд, Геннадий Гудков, Владлен Кралин, Сергей Удальцов, Петр Царьков и Евгений Третьяков. Не совсем понятно, что имела в виду прокуратура, если заявка на проведение митинга была отозвана из мэрии организаторами еще 14-го декабря. Соответственно, классифицировать «Лубянку» можно только как «массовые народные гулянья», и тем абсурднее звучит громкоговоритель на одном из милицейских автобусов, который, как заевшая пластинка, громко знаменовал всю площадь привычными уже словами «Уважаемые граждане, ваша акция не согласована, не поддавайтесь на провокации…». Формализм, даже абсурдный, действует только тогда, когда он на руку, по всей видимости.
К 16:20, на взгляд человека, в сквере не осталось ни одного видного лица от оппозиции, кроме равномерно рассеянных по площади активистов, известных, скорее, только в их же активистской среде, и журналистов, оккупировавших камень, и любой выступ, бордюрчик, вентиляцию и скамейку, чтобы хоть как-то иметь возможность наблюдать панораму движения полутора тысяч (если считать со всеми окрестностями Лубянки, где тоже собрались несогласные) людей. К этому моменту уже известно, что ОВД оценили численность в 700 человек. Я прохожу позади одной скамейки, даже на спинку и рукоятки которой взгромоздились люди с камерами и фотоаппаратами. Деревянные планки громко хрустят и прогибаются под тяжестью. Я несколько минут стою, и жду, что, может быть, скамейка проломится у меня на глазах, но она только все так же опасно поскрипывает на морозе.
Подбегаю к вентшахте метро, и, быстро бросив перчатки, кладу обмёрзшие ладошки на покрашенную в зеленый прямо по ржавчине решетку. Тепла почти не чувствую, от вентиляции еле веет воздухом комнатной температуры. Рядом появляется немолодой немецкий журналист, – надо сказать, иностранных репортеров в этот раз было заметно больше, чем обычно. Оно и ясно: несогласованная акция, первый раз с момента выбора КС, в декабре, после годовщины первых митингов, – все ждали чего-то грандиозного, ведь слова на то намекают. Немец начинает снимать варежки, и вопросительно смотрит на меня, потом вполне ясно выговаривает: «греет?». Отвечаю, что «еле-еле», он засовывает пальцы прямо внутрь решетки, делает странное «хо-хо-хо», надевает обратно перчатки, и грузно удаляется, вспарывая острыми туфлями свежий глубокий снег.Я достаю из кармана телефон, и пробегаю глазами ленту твиттера:
@povare6ka: “Холодно. Бессмысленные броуновские движения. ОМОН в валенках. И журналисты, оккупировавшие камень. Кайф чо”
@sapr21: “Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня”
В 16:39 многие шмыгающие и промёрзшие до костей люди начинают медленно уходить с площади, по такому же обратному маршруту к метро Лубянке, или к Китай-Городу. Параллельно этим, все возрастающим потоком уходящих, я вижу первую длинную колонну ОМОНовцев, в касках, выбегающую и совершающую построение около автобусов, но с другой стороны, так, что из сквера женщина в дорогой шубе, заметив движение, обреченно и коротко произносит: «О, все; Началось». Через пару минут откуда-то с другой стороны в толпу врезается такая же колонна оперативников, подхватывает и начинает проталкивать к автозаку молодого парня, раскрывшего в руках какой-то социалистический герб, из темно красной, дорого переливающейся на солнце махровой ткани. Несколько секунд я вижу, как его, широко улыбающегося, и поддающегося давлению в спину, буквально выносят с площади, как на локомотиве. Тут же, первый раз с начала акции, слышу, как люди вокруг начинают вместе кричать «Позор» в спину пропадающим за служебными автомобилями сотрудникам. Еще через десять минут происходят несколько задержаний, и никто не успевает понять, по какой причине и кого на этот раз выхватили из толпы. Но у каждого в толпе появляется ощущение беззащитности, из-за которого группа молодых людей предпринимает инициативу: «Давайте встанем в шеренгу! Беритесь за руки, никого не отдадим!»
Быстро протиснувшись к краю сквера, я понимаю, почему эти выкрики становятся уместными: к тому моменту площадь медленно стягивалась кольцом полицейского живого заграждения, и теперь, все, кто находились у Соловецкого камня, были, по сути, загнаны в ловушку. Репортеры, до этого момента скучавшие, приободряются и начинают сверкать нервными улыбками на лицах: те, кто бывал на несогласованных акциях раньше, распознают в происходящем начало отработанного сценария. Фотографы в нелепых шарфиках рядом со мной, подпрыгивающие на месте, чтобы согреться, включают зеркалки: «Сейчас поснимаем месиво».
В дальнейшем, до половины шестого вечера, все действительно происходит, как отрепетированная заранее сцена пьески: взятую в теплые ОМОНовские перчатки толпу несколько раз «режут» пополам, и отрезанную маленькую группу выталкивают с площади, а сопротивляющихся, или хотя бы просто что-то выкрикивающих парней и девушек хватают и выносят в противоположную от метро сторону, к автозакам. Чаще всего активисты падают плашмя на землю, чтобы их сложнее было подцепить оперативникам.
Я несколько раз пробиваюсь и оказываюсь как в отрезаемых силовиками «пузырях» несогласных, так и между ними, наблюдая сопротивление со стороны. Отойдя на минутку, чтобы перевести дух, к тем же скамейкам, слышу разговор полицейского в бронежилете, засунувшего дубинку себе за спину, как самураи засовывают в ножны мечи-катаны, и седого мужчины с отреченным лицом и спокойными глубокими глазами: «— Я только цветочки положить пройду, ладно? — Ну что же, вы не видите, что тут происходит? Ваш же раздавят там. — Да я с краю обойду аккуратно, просто цветочки положить к камню. — Мужчина, вы отойдите сейчас в сторону. Сейчас, минут двадцать подождите, площадь зачистят, и тогда спокойно пройдете и возложите». Про себя каждый раз вздрагиваю, когда до уха доносится эта «зачистка». Я не знаю, кто выбрал именно это слово. Чаще всего, в литературе, находишь его в контексте нацистских «зачисток» еврейских гетто.
Уже после всего, я узнаю из твиттера, что одному журналисту «Эха» в этой суматохе какой-то оперативник несколькими ударами кулака целенаправленно разбивает лицо, и что общим числом было задержано около 60 человек, по данным оппозиционного ресурса «ОВД-инфо», и 40 человек, по официальным данным пресс-службы МВД.
С точки зрения стороннего наблюдателя, не случилось прорыва, не произошло откровения, рождения, эволюции или увядания гражданского общества. В данной ситуации, языку претит этот пафос. Я не могу ответить на вопрос, был ли смысл вчера в «Лубянке», и есть ли для оппозиционеров сейчас смысл в уличных акциях вообще. Одно я знаю точно: если в законе, принятом с тяжелейшим трудом и под давлением общества утверждается, что заявление организаторов в мэрию города о проведении акций носит (!) сугубо уведомительный характер — значит запретить «несогласным» собираться мирно, без оружия, категорически никто не в праве.
А со своими целями они, несогласные, разберутся сами. Без «винтажа».
