издание закрыто

23.12.2012 17:44

Индивидуальный конец света

Текст и фото: Андрей Сенюшкин (оригинал)

Надысь случился один из самых бездарных концов света на моей памяти. Никаких спецэффектов, все буднично, серенько. В нашей стране так было сотни тысяч раз и еще столько же раз будет. Деревни, села, поселки и даже города умирают в России чуть ли не каждую неделю. Сегодня будет подборка брянских деревень, конец света в которых уже наступил.

Какая она, российская деревня? Я думаю, большинство читающих эти строки выезжает за пределы мегаполисов и представляет реалии. Деревни разные, причем состояние их зависит скорее от того, как чувствует себя регион в целом. К примеру, в Московской области практически нет деревень, это уже больше дачные хозяйства да садовые участки, нежели деревни в классическом их понимании. А вот в Татарстане деревни наоборот развиты, там практически нет брошенных населенных пунктов. Почти такая же, может, чуть хуже, ситуация в Башкирии, а в соседней Челябинской области деревни в плачевном состоянии. Раз уж заговорили об Урале, то на севере Пермского края находятся отличные жилые и не жилые образцы северных деревень. Можно сделать подборку о разнице деревенского быта в различных регионах, но не в этот раз. Сегодня мы посмотрим деревни запада Брянской области.

Эти места граничат с братскими Беларусью и Украиной, в стародавние времена заселялись старообрядцами, которые успешно отбивали шведов и приводили Петру Первому пленных. Наш небольшой экскурс будет хаотичным с точки зрения географии, но все фото сделаны весной этого года в рамках поездки по партизанским тропкам Брянщины.

Начнем мы с неприметной церкви Михаила Архангела в Крапивне Климовского района. Не смотря на то, что стоит она почти на дороге посреди небольшого села, ее практически не видно и легко можно проехать мимо. Хотя просто так в эту деревню не заезжают, ехать-то дальше некуда, только полями на юг, да и то недалеко — кругом граница с Украиной. Церковь старая, ей в этом году 120 лет, красивая и неплохо сохранившаяся, а информации про нее практически нет. Вроде бы в прошлом-позапрошлым годах тут проводились какие-то работы по консервации и мелкому ремонту, но церковь деревянная и полумеры ее не спасут. Уже разрушилась башня в восточной части, обвалилась крыша в трапезной.

Перенесемся немного севернее, на самую границу с Беларусью. Меня всегда радуют комментарии под фотографиями «Прям как в Припяти», «Как будто люди только что ушли»… Чаще всего эти комментарии оставляют люди, никогда в таких местах не бывавшие. Побратим Припяти поселок Святск. Старое старообрядческое село, уже в 1767 году тут жило 565 жителей, а в начале прошлого века аж четыре тысячи человек. Проходило пять ежегодных ярмарок, велась торговля с Киевом и поляками. Тут была старообрядческая церковь, единоверческая Успенская, синагога, земская школа. Великая Октябрьская принесла раскулачивание, население сократилось до трех тысяч.

Великая Отечественная прошлась по этим местам очень жестоко. Озлобленные боями и постоянными стычками с партизанами фашисты лютовали. Было истреблено практически все население, разрушены многие дома. Чудом сохранилась деревянная Успенская церковь. Поселок отстраивался заново, кроме обычных деревянных домов на центральной площади было большое бетонное здание администрации и ДК, была даже больница и участковый врач.

К апрелю 1986 года тут жило примерно 700 человек. 26 апреля в 180 километрах отсюда произошел взрыв на ЧАЭС. Радиоактивное облако выжгло Рыжий лес, поднялось, подхватилось ветром и полетело сначала через Гомель, потом Новозыбков и Святск и дальше на северо-восток. По идее, все населенные пункты попавшие в северный след подлежали немедленной эвакуации, но представьте эту территорию и поймете причину, по которой это не было осуществлено. Только в 1993 году начались работы по эвакуации, в 94-м был упразднен сельсовет, основной отток жителей пришелся на середину 90-х.

Успенская церковь сгорела в 2000 году, а село окончательно упразднено в 2006. В позапрошлом году тут вроде бы еще жила одна женщина, Надежда Короткая, но к моему приезду никаких следов жизни не осталось.
Бывшие местные жители раз в год собираются со всей страны и соседних государств в своем старом селе за большим столом возле креста на месте сгоревшей церкви.

Мы же возвращаемся обратно, в Клинцовский район. Опять граница, на этот раз с Украиной. Но если границу с Беларусью практически не видно, там тропинки и дорожки, местные ходят на речку и за грибами, то тут лес, бывшая дорога завалена деревьями и уже заросла, стоят межевые пограничные столбы. «Увага! Державний кордон Украiни! Прохiд заборонено!». Село начало умирать в начале 90-х. Сначала оказалось, что граница, всю жизнь бывшая фиктивной и проходящая по южной части поселка, и правда граница с суверенным государством. Потом разобрали железную дорогу Новгород-Северский — Новозыбков, проходившая в полукилометре от поселка. Тут даже колхозный полустанок был. И люди стали уходить. Кто-то в город, кто-то в землю. К 2002 году тут оставалось 7 человек. Их дома и сейчас еще стоят.

Да, забыл сказать. Деревенька называлась Рубеж. Скорее всего, была основана какими-то переселенцами, больно своеобразные тут круглые погреба с куполообразными крышами, я таких больше не встречал.

Мы же возвращаемся в сторону Нового Ропска и попадаем в деревню Ирпа, которую уже проезжали. Вроде бы жилая деревня, решаем остановиться, порасспросить местных про житие-бытие на границе. Немного опоздали. Последний житель умер в феврале, за пару месяцев до нашего приезда.

Судя по всему, вот его дом. Большой, крепкий, добротный. Хозяина нет, заходим в гости без спроса. Хозяйство было большое. Перед домом грядки, палисадничек, а за домом с одной стороны сад, а с другой хозяйственные постройки. Дом уже расхабарили мародеры, даже крышу с сарая сняли. Коцубо Иван Федосович скорее всего работал в колхозе на какой-то ответственной должности. Уже по дому видно, мужик хозяйственный, а тут еще и домовая книга нашлась. Человек жил явно не сегодняшним днем.

В раздумьях выходим на улицу и слышим звук мотора. Да, вокруг тишина полная, только ветер да деревья вдалеке. Это местные из Ропска на старой немке приехали на пограничную речку Ирпу. От них мы и узнали, что случилось с деревней.

Как и Рубеж, Ирпа начала умирать в начале 90-х. Десять лет назад тут было с десяток жилых домов и человек семнадцать населения. В прошлом году оставалось два жилых дома, из одного стариков вывезли, в другом умерли зимой. В крайнем доме, на высоком углу над перекрестком тракта и деревенской улицы, жил Виктор Михайлович Литоренко. Был призван курсантом в стрелковое училище в конце 43-го, на фронт попал осенью 44-го. Без ранений закончил войну рядовым стрелком, а потом пять лет служил стрелком-пулеметчиком.

Уволен в запас спустя девять лет и один день после начала Великой Отечественной, вернулся в родное село, женился, работал, увлекался охотой и фотографией. Умер в возрасте 83-х лет. Мне кажется, у него была достойная жизнь. Деревенька всегда была маленькая и на небольшом уютном кладбище в ближайшем лесочке хоронили всех рядом, без заборов, как одну семью. Это и была одна семья, просто с несколькими фамилиями. Я люблю такие места, они рассказывают о людях намного больше брошенных домов.

И возникают мысли, которым нет времени и места в повседневной беготне и суете. Вот только их надо сразу записывать, чтобы потом не забыть. Мы покидаем эти заповедные места и через Стародуб выезжаем на гомельскую трассу. «А поехали заедем в деревню моего детства?», – встрепенулся мой друг Леха. Да поехали, тем более от трассы недалеко, километров пять.

Когда-то тут жил Лехин дед, это была довольно большая деревня. Все умерло. Я намеренно не говорю названия, потому что тут еще стоят два дома, которые хозяева оставили под замком. Может, надеются вернуться, а может продадут и они будут использоваться как летние дачи. И тут было крепкое хозяйство, скотина, что-то выращивали на полях. Практически везде конец наступает одинаково: хозяева уходят на время, закрывают хозяйство, дома. Те стоят и ждут. Ждать хозяина не просто: зимой холодно, тебя не топят; весной протекает крыша и некому ее поправить; летом веселее, но надоедают мыши и страшно пожара; осенью грустно, хозяин не приехал, а значит еще полгода будет холодно и одиноко. Но дом жив, он стоит и ждет.

И вот, обычно ранним летним утром или осенним днем, слышится звук двигателя. Хозяин? Вряд ли, звук слишком тяжелый, грузовой. Автомобиль останавливается возле дома, из него выходят три человека и приближаются к двери. Что им надо? Дом смотрит в них с напряжением. Может быть новые хозяева? Чужаки достают фомки и взламывают дверь. На пол летят вещи с полок, из шкафов, кто-то лезет на чердак, кто-то в подпол. Через пару часов вскрываются полы и разбирается печь. С этого момента дом обречен. Потом сюда залезут жители окрестных деревень и заберут нужные в хозяйстве вещи, срежут провода и заберут доски от пола. И остаются в доме битые стекла, обрывки, сломанная мебель и немножко души, выдуваемой через разбитые стекла окон.