«Любая война — это проблема выживания»
Артем Жаворонков.Фото из личного архива.
Несколько дней назад Артем Жаворонков вернулся с линии фронта, пробыв в Донецкой республике полгода, и поделился впечатлениями с корреспондентом “Русского блоггера”.
Сколько ты пробыл на Украине?
Нас сначала собирали в Ростове, я туда попал где-то числа 11-го июля, 14-го июля мы приехали в Донецк. И уехал я из Донецка девятого числа, 9-го января.
Новый год там встретил значит?
Да, полгода я там пробыл.
Это первый твой опыт военный, опыт участия в боевых действиях?
Я в армии вообще не служил (смеется).
Вот ты приехал туда, попал в подразделение и к линии фронта?
Нет, сначала нам выдавали оружие в течение недели, у кого-то даже камуфляжа не было. Нам изначально говорили, по возможности, брать все с собой. Потому что с гуманитаркой тогда было тяжело, тем более, что Донецк дальше, чем Луганск, и помощь гораздо легче довести до Луганска. Когда мы туда прибывали, дорога была очень тяжелая, мы ехали часов шесть, если не больше, хотя там ехать часа два по-хорошему, мы ехали какими-то объездными маршрутами с остановками, по каким-то непонятным объездным дорогам. В тот момент с юга украинская армия поджимала, пыталась отрезать дорогу на Луганск. Там было очень неспокойно.
В итоге приехали, нам выдали оружие, мы там с ним разбирались – чистили его, учились собирать-разбирать. Искали себе, у кого не было, форму какую-то камуфляжную, придумывали себе что-то, потому что у многих ничего не было, ребята мотались по Донецку, покупали за свой счет. У нас был командир, который очень много всего купил за свой счет для наших бойцов.
И когда начались бои для вашего подразделения?
Первый раз 21-го июля наш взвод поставили в прикрытие к минометным расчетам. Они били по аэропорту донецкому. Мы в самом начале пошли в разведку. Двести метров до первого терминала оставалось. Тут неожиданно над нами началась сильная перестрелка. То есть мы не понимали, кто с какой стороны. Под пулями лежим, кто в кого стреляет мы не знали. Что делать? Нас небольшая группа – шесть человек. Разведку местности мы сделали и решили возвращаться. Отошли, нас потом встретили свои.
Вернулись в расположение, отдыхать толком не получилось, потому что поступила команда, подогнали автобусы, мы туда все быстро попрыгали и поехали практически на Месяц в Шахтерский район. Это в Донецкой области. Как раз, как писал Стрелков, наш разведбат Крота был последним резервом, который он туда отправил.
Это, наверное, очень тяжело было психологически? Так резко окунуться…
У нас очень мало кто служил в армии из тех добровольцев, которых я видел. Даже если служили, никто не представлял, что такое даже те же самые минометные обстрелы. Постоянно идет артиллерийская война, откровенно стрелковых столкновений достаточно мало, в основном идут обстрелы друг друга. У нас был инструктор, который прошел первую Чечню, рассказывал нам много разных полезных вещей. Один раз задали ему вопрос про минометы, – “Да я и сам не знаю, никогда под минометным обстрелом не был”.
Очень сложно понять, что там и как, пока не попадешь первый раз под обстрел. Когда человек попадает под минометный обстрел или в какую-нибудь такую заварушку, скажем так, уже становится понятно, как он на что реагирует. Главное в этом во всем – понимать, что происходит, и если ты не понимаешь, что происходит, становится реально страшно. А если ты понимаешь, что с того-то направления по тебе бьет противник и бьет именно так, и можешь определить, что это именно мины или танки, или что-то еще – не так страшно, понимаешь, что можешь сделать, отойти, подойти или что-то еще предпринять. А когда ты не понимаешь, кто по тебе бьет, откуда, и почему это происходит, и куда можно идти – очень страшно.
Говорят, до первого ранения нет полного сознания всего ужаса войны?
Я бы не сказал. У нас были ранения, потери и похороны каждый месяц. Я бы не сказал, что первое ранение что-то решает, я, например, не был ни ранен, ни контужен – счастливо все прошло. Так что, в основном, это первый жесткий бой, когда становится страшно – это показатель того, как человек будет реагировать, как себя будет вести, паникует он или не паникует и так далее.
Ты там провел полгода, не возвращаясь в Россию, и все то время ополчение полностью тебя обеспечивало? То есть свои сбережения ты на это не тратил?
Только вначале, еще перед тем, как выехал туда.
Артем Жаворонков.Фото из личного архива.
Один из первых вопросов, который всех в редакции интересует – вопрос денег. Было ли решение пойти добровольцем связано в некоторой степени с желанием заработать?
Вообще в Донецкой республике, про Луганскую не скажу – не знаю, примерно 80-85% в вооруженных силах – это местные жители. Добровольцев из Казахстана, даже Латвии, Литвы, Белоруссии – бывших советских республик, их достаточно мало. Местным, которые ушли в сторону Донецка из захваченных городов, тяжело – они не работают, у них семьи, поэтому финансируют.
У нас в подразделении финансирование бывало, скажем так. Это было нерегулярно, мне за полгода заплатили около 15 тысяч рублей. Нас кормили, кормили хорошо. Даже когда мы были в полях, нам привозили сухой паек какой-то, мы старались готовить и сами. В расположении нас кормили всегда очень сытно, немножко однообразно, но хорошо. Потом начали уже одевать, с сентября-октября, когда пошла уже гуманитарная помощь для ополчения. Одевали тоже неплохо, то есть мы были совершенно нормально готовы к холодам. В итоге, мы одеты, обуты, сыты и практически ни в чем не нуждались. Но, конечно, есть какие-то бытовые мелочи, которых не хватает. Иногда не хватало той же туалетной бумаги. Банально хочется чего-то там сладкого поесть, а его нет. Для этого нужны какие-то копейки, которые ты не можешь нигде заработать. Они были не лишними, эти деньги на мелкие бытовые расходы, но я не скажу, что туда добровольцы едут за какими-то деньгами.
Ну, то есть ты поехал из идеологических каких-то соображений?
Да. Идеологических, патриотических. За деньгами я туда не ехал.
Ты обмолвился о том, что не знаешь, как дела в ЛНР обстояли потому, что сам воевал на территории ДНР. То есть фронты как бы разделены, нету единого командования, нет координации действий?
Да, этого нету потому, что, как я понимаю, каждый хочет командовать своим. До определенного момента было вообще очень много каких-то непонятных подразделений, формирований, у каждого – свой командир, который может захотеть что-то сделать, не захотеть что-то сделать. Сейчас в Минобороны ДНР, опять же не знаю, как в ЛНР происходит, все уже как в армии практически, все посчитаны, пронумерованы. У каждого свое вооружение, техника. Все приближается к армейской действительности, как я ее понимаю, хоть я и не служил, но уже представлять начал.
Хочу на более сложную тему поговорить – про идеологию. Как для той стороны, на которой ты воевал, можно сформулировать кто враг? Это же не какие-то люди, которые говорят на другом языке, и вообще не так сильно отличаются.
Я согласен. Скажу так, я уверен, что на процентов 80 с той стороны воюют такие же обычные, нормальные люди. Как бы они себя не называли, это такие же русские люди, которые разговаривают на русском языке. Просто в стране сложилась такая ситуация, при которой власть захватили определенные силы, которые направляют людей на войну.
На мой взгляд, происходит обыкновенный геноцид. То есть, в первую очередь, здоровых молодых ребят отправляют просто на убой. Среднее начальственное звено даже их бросает, это было неоднократно – в том же Шахтерском районе я это наблюдал. Их бросали под Красным Лучом, бросали под Иловайском, бросают сейчас в аэропорту. Им наплевать, что произойдет, выполнят они задачу, не выполнят – идите туда, и что с вами там будет – наплевать. Они не хотят как-то победить. На мой взгляд, [им] важнее просто уничтожить больше населения детородного возраста.
Про идеологию… особой идеологии у них нет, в стране такая ситуация, все идут на войну, – “Ну, я тоже, наверное, пойду на войну, почему нет?”, – при этом есть факты, как кто-то обогащается на этой войне с той стороны очень неплохо, потому что грабят мирное население – это гражданская война, и страдает гражданское население прежде всего. В принципе, такие же люди, только то, что показывают и рассказывают по телевизору, и если человеку постоянно это повторять, то он начинает в это верить.
То есть нельзя назвать руководителей среднего звена какими-то захватчиками, или кем-то из разряда неонацистов? Людьми, которые верят в то, что несут какую-то справедливость.
Захватчиками можно назвать. Нацистов и фашистов там меньшинство.
Я просто на себя примеряю эту ситуацию. Вот, я приехал воевать за Донецк. Мне, чтобы выстрелить в кого-то, нужно быть уверенным, что это плохой человек, или хотя бы, что те, кто его прислал в меня стрелять – негодяи.
Любая война – это проблема выживания. Надо понимать одну очень простую вещь: или ты выживешь, или выживет он. Может и такое случиться, что иногда вообще лучше не стрелять. То есть ты его видишь, он мимо идет и тебя не видит. Может лучше вообще не стрелять, и он тебя не заметил, и ты отсидишься, потому что ты его убьешь, выстрелишь, а тебя заметит кто-то еще. Тут очень двоякий вопрос.
А по поводу идеологии я тебе могу сказать так, если честно, у меня нету ненависти всесжирающей, всепоглощающей к этим людям. Но у многих местных она есть. Если бы я был реально на своей земле, я не знаю, как бы себя вел. Я приехал просто помочь.
Вот я выполнил задачу, захватил пленного, всё, я его отдаю. Что с ним потом делают, я не знаю и знать особо не хочу. И то, что его могут в конце концов даже убить… хотя, с нашей стороны с пленными поступали всегда очень гуманно, но я не исключаю разных перегибов, потому что когда твою семью убило в доме из какого-нибудь “Града”, и ты увидел пленного, а он когда-нибудь из “Града” стрелял – никто не будет осуждать, если потерявший семью ополченец достанет автомат и расстреляет его. Хотя, это все мои измышления, и таких фактов я не знаю.
Что, ты считаешь, нужно делать дальше? Кроме полного отделения ЛНР и ДНР от Украины, никакого пути нет?
Здесь все достаточно просто. Я, когда начал изучать, что происходит с Украиной, где-то в феврале, потом происходили страшные события в Одессе, и началось все это в Славянске, уже тогда многие задавались вопросом “Что будет дальше?”, введет войска Россия или не введет, и, если введет, она дойдет до того же Луганска, Донецка и остановится или пойдет дальше? На мой взгляд, здесь вариант один – надо убирать всю эту правительственную верхушку во главе с олигархами. Я конечно понимаю, что Янукович тоже был олигарх, но пришли такие же олигархи и сказали, что он был плохой, а мы – хорошие. Жить стало хуже, пенсионеры пенсию не получают толком, постоянное запугивание и промывка мозгов. Зомбирование и пропаганда своего превосходства – с этим нужно бороться прежде всего. Если поменять это, выключить этот “зомбоящик”, то люди сами постепенно придут в норму, и не нужно будет воевать с ними.
Но они же не выключат?
Да, поэтому они не остановятся, будут и дальше продолжать бои с ЛНР и ДНР, пока это не сменится. Почему это все началось? Путин справился с Чечней. Под днищем России находился такой гнойник, из-за которого постоянно случались кровопролития, теракты. Договорился с Кадыровым, изначально со старшим. Потом все это успокоилось, он взял власть, все стало хорошо, прекрасная республика. Все довольны, у них все хорошо, красиво. Все закончилось, нету конфликтов в России, надо что-то сделать новое. Вот, придумали с Украиной. Надо всегда смотреть, кому это выгодно.
Кого ты имеешь в виду?
Естественно, американцев. Есть же правящая элита, которую мы толком не знаем, не обязательно какой-то там Барак Обама. Кому-то это выгодно, у кого-то очень большие деньги крутятся. Как сказал то ли Рокфеллер, то ли Ротшильд, самые большие деньги зарабатываются на войне.
Я вернусь чуть-чуть обратно к темам более приземленным. Ты говорил про потери, как организуют доставку тел погибших домой? Это полностью на плечах родственников, или есть какая-то общая схема?
Это очень тяжело, по крайней мере, из Донецкой республики. У нас все россияне, которые погибли, похоронены на донецком кладбище, потому что очень непросто и проблематично найти, кто повезет, куда повезет, и договориться. Мелкие детали складываются в одну большую проблему, иногда командирам просто некогда этим заниматься, идут постоянные бои. Я думаю, что постепенно это все изменится. Если родственники захотят, будут сделаны перезахоронения. Пока не до этого. Был случай, наш взводный договорился по поводу своего брата, но у родственников в Волгограде что-то не получалось, и все в итоге зависло.
А какова вообще доля русских в ополчении?
Процентов 15-20.
А кроме русских кто есть? Чуть ли не про людей из Швеции говорят.
Я не видел никого, кроме нашего ближнего зарубежья. Белорусов видел, латышей, русских из Казахстана.
Как ты считаешь, здесь в России возможна похожая ситуация, боевые действия, гражданская война?
Я думаю, что кому-то это выгодно, и они будут к этому стремиться, как-то раскачивать стабильное государство, которое пока у нас есть на данный момент. Не знаю, допустит ли этого наша правящая верхушка. Надеюсь, что нет, желательно, чтобы вообще никаких волнений особо не было, никто митинги не проводил – ни за, ни против, люди спокойно работали, жили, растили детей.
Если в ближайшее время не закончится, поедешь еще?
Не знаю. Я подумываю об этом и пока не могу дать точный ответ. У меня пока слишком много проблем.
Рубрика: Интервью. Метки: война, Севастополь, ЛНР, ДНР.