Евгений Аксёнов: «Не люблю работать с дураками»
Этот всем актёр знаком:
Он ведь воин Карамон!
В театральной жизни также
Нужно — станет Атаманшей,
Кот Баюн, злодей Кощей —
Вот уж множество ролей!
Ставши Бабою-Ягой —
Он весёлый и живой!
Менеджером всех встречает,
Кто там по любви скучает.
Он в трудах на сцене нашей,
И о нём сейчас расскажем.
Поклонникам жанра мюзикла российский актер театра и кино Евгений Аксёнов хорошо знаком по работе во многих известных музыкальных проектах: «ЯрЪ», «Лукоморье», «Бременские музыканты — возвращение легенды!», «Сколько стоит любовь?», «Франсуа Вийон. Три дня в Париже», «Последнее испытание» и др. Персонажи, сыгранные им на театральной сцене, обладают особыми характерами, тщательно продуманным внутренним миром, противоречивым и индивидуальным. Актер умеет удивить зрителя, с одной стороны, хитростью и коварством, с другой — трогательной душевностью и состраданием к своему персонажу, ошеломить эффектом зажигательного танца, взрывом эмоций.
Корреспондент Наталья Гусева расспросила Евгения о его ролях и дальнейших планах.
— Вы сейчас с репетиции спектакля «Сколько стоит любовь?» Скажите, так сколько она стоит? Как менеджер Вы должны об этом знать.
— Любовь… Знаете, с этим проектом получилась неоднозначная история. Лет пять назад, когда я пришел на кастинг, то не понял, куда попал. Передо мной танцевали какие-то стриптизёры. Но потом состоялась встреча с режиссером (Яков Ломкин), который покорил меня своей энергетикой и профессиональным отношением к делу. Он сделал из простенькой пьесы яркое красочное и такое глубокое шоу. Конечно, со всей этой картинкой, со всеми этими полуголыми девицами и мальчиками. Но за всей этой атрибутикой кроется трагедия двух людей, которые не могут быть вместе. А я своего рода играю Мефистофеля, который находится в этом аду и разврате, руководит, все время что-то подслушивает, в общем, он — настоящий коварный менеджер клуба. Когда я пришел в мюзикл, мой персонаж состоял из одной странички, буквально трех-четырех фраз. В процессе репетиций роль разрасталась, мне добавляли слова и сцены. В результате получился центральный персонаж, который проходит через весь спектакль связующим звеном. У него не было своей песни, лишь спустя какое-то время, благодаря продюсеру проекта Яне Шевченко и композитору Денису Ковальскому, родилась новая песня. Она стала центральным хитом этого мюзикла и шикарным номером. Так случилось, что у нас возникли небольшие разногласия и через год я ушел из этого мюзикла, но шоу не загнулось. Продюсеру удалось его сохранить, и сейчас мы играем на сцене Цирка Чудес (т/к «Айвенго»). Мюзикл стал более камерным, но это только пошло ему на пользу. Меня пригласили вернуться, и я с удовольствием согласился. Потому что любая роль, которую ты делаешь с нуля, это твой ребенок. Ведь я корпел над этой ролью, вместе с режиссером придумал этот персонаж, это потом уже люди вводились в готовый образ. Конечно, каждый вносил свой характер, но в основном весь рисунок был придуман мной. Мне было приятно, что этот персонаж сохранился почти без изменений.
— Женя, у Вас много ролей в театре и кино. Расскажите, как Вы решили стать актёром, что повлияло на принятие этого решения? Извините за столь банальный вопрос.
— Да, это банальный вопрос, но я люблю на него отвечать, потому что у каждого известного актёра есть такая байка, как он оказался в театре. Я изначально понимал, что стану артистом, потому что всегда любил петь. С детства заслушивался Пугачевой, Магомаевым, моим любимым певцом Валерием Ободзинским, поэтому мечтал взять микрофон, выйти на сцену, и, стоя перед огромным залом петь известные песни красивым голосом. С детства я пел, был солистом хора, завоевывал награды в Казахстане (Евгений родился и жил до 12 лет в Казахстане — прим. ред.) в разных городских конкурсах. Как водится у каждого мальчика в период взросления, у меня стал ломаться голос, петь я уже не мог. Затем, переехав в Россию, в город Чайковский, совершенно случайно попал в театральную студию. Тогда я понял, что для меня главное выходить к зрителям и что-то делать. Когда я учился в институте, то параллельно работал в классическом театре-кабаре «Мистер N», этаком «Мулен Руж» Екатеринбургского разлива. В программе было 24 номера, в 19 из которых я солировал. Я ведь синтетический актер, умею немножко петь, немножко танцевать и делаю это вкупе вероятно достаточно хорошо, раз меня приглашают играть центральные роли в известных мюзиклах.
— В мюзикле «ЯрЪ» Вы очень реалистично сыграли конферансье Шпига, человека весьма неоднозначного, с трудным детством. Как Вы относитесь к этому персонажу? Очень жаль, что мюзикл закрыли.
— Насколько я знаю, мюзикл не перестал существовать. Сейчас у него своеобразный перерыв. Я разговаривал с продюсером, она сказала, что эту историю в любом случае не хочет забывать. Просто сложно сейчас в финансовом плане. Любой проект должен зарабатывать деньги, он не может существовать при полупустых залах. Мне понравился этот проект своей неоднозначностью. О нем говорят и в хорошем и в плохом смысле. Значит, он имеет право на существование. Не понравилось одному, понравится другому. Сколько людей столько мнений. И я надеюсь, что этот проект снова оживет и обретет второе дыхание. Когда я пришел на кастинг, то очень нервничал, потому как, несмотря на большое количество уже сыгранных ролей, я все равно волнуюсь. Тогда я хорошо себя показал, спел, станцевал, меня утвердили на роль. И уже потом я узнал, что режиссером мюзикла «Яръ» был Алексей Лосихин, с которым мы познакомились, когда вместе репетировали в мюзикле «Остров сокровищ». Но там судьба не сложилась, мы разошлись, но друг о друге у нас сложилось хорошее профессиональное мнение. И вот спустя столько лет мы встретились с ним в этом проекте. Мне с ним очень легко работалось. Есть роли, которые даются тебе трудно, но тут было ощущение, что роль Шпига сложилась с первого дня. Добавлялись танцы, добавлялись сцены, но каждая сцена рождалась тут же. Алексей давал очень четкие указания, но при этом, что мне нравится в режиссерах, он давал свободу, позволял импровизировать. По-моему, в течение двух недель я сделал свою роль полностью, дальше оставалось только отрабатывать танцы, входы, выходы, технические составляющие роли. Да, эта роль далась мне очень легко.
— То есть Шпиг — это Вы?
— В любую роль, будь то Кощей, Баба-Яга, Менеджер я приношу что-то свое. Шпиг — это не я. У меня характер очень тяжелый, я не привык под кого-то подстраиваться, часто ругаюсь с продюсерами, а Шпиг умудряется лавировать, подмазываться, чего я в жизни не умею. Но мне было все равно легко, потому что я знаю, как это делается. Актерство — это ж лицедейство, и Шпиг лицедействует, где-то там внутри ненавидит, где-то любит. За кулисами я добавлял себе игры. Как я часто говорю молодым и начинающим актерам: «Вы не придумывайте, что вы сделаете на сцене, вы придумайте, что было до сцены, куда вы ушли после сцены, и вам будет легче играть. Вы должны выйти на сцену уже с багажом. Это основы актерского мастерства». Поэтому в этой роли мне самое тяжелое, наверное, было показать, как Шпиг любит деньги и что готов за них пресмыкаться.
— Так ему стыдно за это поведение?
— Нет, ему не стыдно. Я ведь не играл стыд. Ему иногда тяжело оправдать свои действия перед Зариной. Он испытывает горечь, что ему приходится это делать, и жалость, потому что он ее любит. У Шпига нет детей, и Зарина заменила ему дочь. Но есть законы жизни, условия, в которых он существует, и, несмотря ни на что, он ее продает, потому что по-другому он не может и не умеет. Он бы и хотел, но не умеет. И для меня это было самым тяжелым в этой роли. А вот то, что он лицедействует, это мне давалось легко, потому что я сам в жизни весельчак и балагур.
— Да, мне говорили, что Вы очень позитивный человек.
— Ну, я стараюсь (смеется). Вы знаете, смех иногда помогает справляться с очень тяжелыми ситуациями в жизни. Например, в таких, как отсутствие денег или работы, болезнь. Меня он всегда спасает.
— Как Вы попали в кино? Ролей в кино у Вас тоже достаточно.
— Ну, не сказать, чтобы достаточно. Я лишен излишней скромности, но в тоже время я адекватный человек, чтобы понимать, что все мои роли в сериалах не такого плана, чтобы кто-то узнавал меня и запоминал. Я откровенно признаюсь, что снимаюсь в кино исключительно из-за денег, так как там, мягко говоря, мало творчества. Роли одного плана. Отрицательные персонажи, либо я кого-то убиваю, либо меня убивают. Поэтому выбор в кино для меня сводится к двум критериям: или это должен быть хороший гонорар или это должен быть хороший сценарий и талантливый режиссер. Тогда мне будет все равно, сколько мне заплатят. Один раз я снялся в небольшом эпизоде в сериале «Завещание Ленина» у режиссёра Николая Досталя. Я был покорен этим человеком настолько, что, когда мы поехали в Мурманск, где снимали многие сцены, я сидел рядом и смотрел, как он колдует. Вот это режиссер от Бога. Он настолько руководил процессом, что по каждому взмаху его руки происходило какое-то волшебство. Кино ведь довольно схематическая история, здесь поставил, тут пересказал. Почему многие киношные актеры очень плохо играют в театре? А практически любой хороший театральный актер спокойно сыграет в кино. Потому что в театре не скроешься за дублем, не скроешься за монтажом, не скроешься за фразой «давайте переиграем». Ты выходишь на сцену, и у тебя есть лишь мгновение, чтобы сыграть, а зритель либо влюбится и поверит в твоего персонажа, либо нет. Поэтому театральные актеры, может это будет в чем-то оскорбительно, обидно, но это мое мнение, более живее, более профессиональнее. Ведь что такое роль? Ты же играешь не фразу, ты играешь характер героя. Я очень часто видел, как киношные актеры работают. Они не играют персонажа, а играют конкретную эмоцию, которая нужна в данный момент. Но один раз я наблюдал за Ильиным, помните, потрясающий фильм «Авария, дочь мента», как он работает в кадре. Это даже не школа, он живет этим процессом. Вот он выходит из кадра, но он еще весь там. Он нормальный человек, он может юморить, говорить на отвлеченные темы, но я вижу, что он готовится сделать следующий кадр, чтобы соединившись, они стали цельной историей.
— Вы так много рассказываете о режиссерах. У Вас со всеми складываются хорошие отношения?
— Нет, я рассказываю только о тех режиссерах, с которыми у меня складываются хорошие отношения и которые мне нравятся. А есть режиссеры, которых я ненавижу и считаю их плохими, но так как я — человек культурный, стараюсь, по крайней мере, быть таким, то я им этого не говорю, кто-то и сам об этом догадывается.
— Вы деликатно им об этом говорите?
— Да, деликатно. Для меня самое главное в режиссере, чтобы он был умнее меня, тогда я смогу ему полностью доверять. Я не могу работать с человеком, который глупее меня, который хуже меня соображает в профессии. Такого быть не может. Это все равно что, ты — мастер столярного дела, приходишь к человеку, который гвоздь забить не может. Чему ты у него можешь научиться? Как этот человек сможет объяснить тебе, как строить дом? Если он элементарного не может, он не умеет этого. И меня такие режиссеры раздражают, с ними работать очень тяжело. Потому что, несмотря на то, что все свои роли я делаю сам, режиссер меня направляет в нужную сторону. Я люблю участвовать в процессе. С плохими режиссерами хуже, так как тебя некому направить, часто тыкаешься, путем проб и ошибок. Поверьте, плохих режиссеров в моей жизни встречалось достаточно, но может это даже и хорошо, потому что это развило мое внутреннее чутье. Я часто спорю с режиссерами. Здесь уже неважно хороший он или плохой. Я часто спорю, потому что отстаиваю свою точку зрения и свое видение роли. Если режиссер грамотный и хороший, то он сможет меня переубедить и направит в нужное русло. Если он не понимает, то ничего не останется, как согласиться со мной, потому что он понимает, что я сделаю лучше.
— Женя, а не возникает желания самому стать режиссером и поставить свой спектакль?
— Еще как возникает. Мне только ленивый не говорит: «Аксёнов, тебе пора делать свой спектакль». Но здесь есть своего рода страх. Нет, вернее, не страх. Я знаю, как поставить спектакль, знаю, что хочу поставить, но при этом я не хочу уходить со сцены. Энное количество лет назад я открыл свой бизнес, который благополучно закрыл, несмотря на то, что тот не был убыточным. Просто он не приносил удовлетворения и дохода, как хотелось бы. Любым делом, которым занимаешься, ты должен болеть. Я понял, что я не бизнесмен, а любой проект, который ты делаешь, это все равно бизнес. Это спектакль, это твои внутренние чаяния, желания, энергия, но это все равно бизнес. Ты должен все грамотно построить, просчитать, сколько тебе нужно денег, вот этого я боюсь. Вот если бы кто-нибудь мне, как начинающему режиссеру, помог. Я, конечно, понимаю, что так не бывает, но так хочется, что бы кто-нибудь пришел, дал мне деньги и сказал «Жень, вот делай, я все оплачу». Я скажу отлично, у вас финансовая сторона, а я буду творить. Наверное, это утопично, но я верю в свою судьбу, что рано или поздно, в любом случае, сделаю свой спектакль.
— Какой бы сюжет Вы выбрали?
— У меня нет четкой привязки. Лет 10 — 15 назад, например, я был покорен произведением драматурга Александры Линниковой, работающей сейчас у Марка Захарова. И вот спустя время я, пересматривая файлы на компьютере, нашел эту пьесу. И она мне показалась настолько шикарной, живой и современной, что я позвонил Александре и сказал, что хочу поставить это произведение. Она согласилась, мы начали работать, но опять все завершилось финансовой проблемой. Но я понимаю, что не время еще. Когда у меня появится шанс, я обязательно им воспользуюсь. Вот взять Валерия Яременко. Свой первый режиссерский спектакль, в котором я, кстати, тоже играю, «Арифметика мужских измен», он поставил в 50 лет. Он потрясающий актер и поставил неплохой спектакль. У критиков есть определенные претензии к режиссуре, но этот первый блин, не вышел комом. Поэтому никогда не поздно. Может быть, в 50 лет мне повезет, и я сделаю свой спектакль.
— Получается Вам легко быть актером? У Вас есть спектакли «Лукоморье», «Бременские музыканты», где Вы сыграли несколько ролей. Тяжело ли это, перестраиваться и входить в образ другого персонажа?
— Легко. Когда твоя профессия — это жизнь. Я пришел в институт уже готовым актером, и ушел оттуда актером. Меня институт научил — техническим навыкам профессии. Переключаясь с одной роли на другую в моем любимом спектакле «Бременские музыканты», я старался сыграть совершенно непохожих персонажей. Там есть возможность спрятаться за грим, за костюм, за маску, но мне хотелось еще сделать так, чтобы и пластика и голос этих героев отличались друг от друга. И мне это удалось. Я до сих пор вижу изумленные лица зрителей, когда в конце я, снимая парик Атаманши, говорю голосом Сыщика. Огромное количество ролей у меня было в спектакле «Наш Декамерон ХХI» (режиссер Р. Виктюк). Целых 8 ролей в одном спектакле и в одном костюме и, единственным, чем я мог играть, были только пластика, мимика и голос. Поэтому для меня это был очень тяжелый спектакль в физическом плане, ведь я только-только начинал свои шаги на сцене, а когда работаешь с такими мастерами, как Ирина Апексимова, Сергей Векслер, Татьяна Розова, то стремишься соответствовать этому уровню актера. У меня это получилось, и мы семь лет играли этот спектакль. Потом сложилось, что в Бременских музыкантах — две роли, в Лукоморье — три роли. И даже в этом спектакле «Сколько стоит любовь?» у меня раньше было три роли, сейчас вот две. Я играю менеджера и руководителя секретарш и тоже стараюсь изменять пластику, голос, чтобы отличались персонажи. А раньше играл еще и жениха в этом спектакле. Мне нравятся характерные роли тем, что можешь задать высокий градус. Но не следует путать с кривлянием. Мне очень нравится гротеск. Для меня яркий пример в этом плане — это Раневская, которая все время существовала во всех своих ролях именно в гротеске, и это было настолько естественно, что никто не говорил, что она кривляется. Это великие актеры, такие, как и Рина Зеленая, Ростислав Плятт, которые в гротеске могли существовать настолько ярко и органично, что мне было у кого учиться. Вот сколько я живу, столько учусь у мэтров. В этой профессии невозможно достигнуть предела, потому что, как только это происходит, ты умираешь, как актер. В каждой роли нужно задавать более высокую планку.
— Вы играли и в детских и во «взрослых» спектаклях, перед кем сложнее выступать? Считается, что детей труднее обмануть, нежели взрослых, они более критичны, так ли это?
— Вот я услышал нужную фразу. Многие артисты говорят, что перед детьми сложнее выступать. Для меня тяжелее играть перед взрослыми. Может, потому что я немного ребенок, но в роль, которую я играю, я и сам верю, и заставляю поверить детей. Почему со взрослыми зрителями мне сложнее? Взрослый человек может отстраниться от меня, как от персонажа, и будет смотреть, как на человека, играющего этот персонаж. И уже докапываться не до того, как я сыграл, а что я сделал неправильно. Когда зритель приходит, он, как и я, верит в моего персонажа. А когда ты веришь, то можешь разрушить ту пресловутую четвертую сцену. В своих ролях я люблю смотреть не куда-то в сторону, а находить глаза зрителя и обращаться к нему. Вот зрители, прочитавшие это интервью, придут на спектакль, и вспомнят мои слова, что смотря на них, я обращаюсь к ним. Тем самым, зрители становятся вовлеченными в историю. Для меня самое тяжелое, когда огромная сцена и тебя так слепит свет, что ты не видишь зал, а я очень люблю видеть зрителя, люблю слышать его реакцию на мою игру. Потому что зритель приходит разный: и верящий тебе, и отвергающий тебя. Последнего нужно зацепить, подать какую-то другую эмоцию. А для этого, нужно его видеть и слышать. Для меня зритель собеседник, с которым я откровенно говорю от лица своего персонажа.
— Привлекают ли Вас роли классического репертуара? Казалось бы, хорошо знакомые пьесы, многочисленные экранизации и театральные постановки, все придумано и сказано… И все равно актеры мечтают о ролях вроде Гамлета и короля Лира.
— Известный вопрос, на который я никогда не знал, как ответить. Даже в институте у меня не было таких ролей, которые я хотел сыграть, например, Гамлета. Обо всех ролях, которые я сыграл на данный момент, я никогда не думал.
— Вам их просто предлагали?
— Именно, и в каждой этой роли я находил то, во что я влюблялся. Главное, чтобы роль зацепила, чтоб понравился режиссер, концепция, и понравилось работать. Все, и неважно какую роль играть, Чехова или Коляду, главное, чтобы зацепило. Хотя, даже если и не зацепит, то я сам все придумаю. Я могу с нуля придумать, чем зацепить, главное, чтобы таких ролей было больше. Потому что я фанат своей работы и, наверно, трудоголик. Мне не хватает работы и ролей. Я знаю, что могу с легкостью сыграть трагедию. У меня есть замечательный персонаж Пьер Базанье (спектакль «Франсуа Вийон. Три дня в Париже»). Очень жаль, что проект развалился и не пошел дальше, но мне нравилась эта роль, потому что там не было того, чем актер мог бы прикрыться. Это очень серьезный драматический трагедийный персонаж, мне было интересно его сыграть, потому что все его поступки для меня находили оправдания. Я очень долго искал, как оправдать этого человека, почему он делал мерзкие пагубные поступки, что его на это сподвигло. Ведь даже убийца не считает себя виноватым, он ищет того, кто подтолкнул его на совершение преступления. Он себя оправдывает. И мне эти оправдания нужно было найти. В самом конце спектакля, когда я произносил монолог моего героя, монолог — раскаяние, он всегда воспринимался зрителями под аплодисменты. Мне очень сложно на сцене плакать, несмотря на то, что есть техника плача. Я могу сыграть истерику, смех, все что угодно, но плакать мне технически сложно. В этой роли я настолько переживал своему персонажу, что где-то я читал текст не от имени Пьера Базанье, а от себя лично, какой я несчастный, расстреляйте меня, убейте. И это так откликалось у меня в душе, что слезы просто градом лились на сцене, что добавляло трагедийности персонажу.
— Кто Вы по жизни: актер — вынуждены действовать по сценарию, который предлагают обстоятельства; сценарист — сами для себя выбираете путь, которым идти, или режиссер — являетесь лидером в своем окружении и ведете за собой?
— Хочется сказать, что я режиссер своей жизни, но судя по тому, что я (смеется) не добился того, чего хотел, не стал мега мировой звездой…
— Все еще впереди.
— Да, все еще впереди, — сказал 80-летний старик и лег в гроб. (смеется) Мне хочется верить, как там говорится: «Надежда умирает последней, — сказала Вера, стреляя в Любовь». Я все равно верю, что я буду великим, буду узнаваемым. Я всегда стремился быть лучшим на сцене. Неповторимым актером. Всегда отстаивал свою точку зрения, ссорясь порой с режиссерами, так как считаю, что могу сделать роль так, как никто другой. Может быть кто-то сыграет лучше, кто-то хуже, но не повторит никто. Это невозможно. Поэтому у меня никогда не было страха перед конкуренцией. Даже сильный актер высокого уровня, приходящий в проект или играющий со мной одну и ту же роль, не вызывает у меня страха и мыслей, что я не смогу его переиграть. Кому-то понравится его персонаж, кому-то — мой. Поэтому мне всегда хочется играть с профессиональными артистами, с ними легче на сцене. Я играл в мюзикле «Иствикские ведьмы» вместе с Алисой Эстриной, очень хорошая театральная актриса. Я говорю ей какой-то текст и вижу, что она меня понимает, видит и слышит то, что я передаю в этой сцене. Для меня это секундный шок, потому что я за долгое время впервые встретил партнера такого уровня. И я настолько с ней расслабился, настолько было с ней легко, что у меня не возникало желания перетягивать одеяло на себя. Я наслаждался ее игрой, она наслаждалась моей игрой, и мы друг друга настолько поддерживали, что наша сцена всегда была на аплодисментах. С плохими актерами тяжелее, так как приходиться делать двойную, тройную работу. Потому что, если партнер твой не вырулит какую-то незапланированную ситуацию или косяк, вы будете нелепо смотреться на сцене. Вот чем мне нравится «Последнее испытание»? Руслан Герасименко и талантливый режиссер, и хороший актер, мне с ним очень легко играть. Однажды, я забыл микрофон, когда выбежал на сцену, и мне пришлось отбирать его у Руслана, который в момент понял в чем дело и отдал его мне. Мы обыграли этот косяк так, что зрители решили, что это так и было задумано.
— Это как импровизация?
— Да, ведь импровизация — это не зеленка. Я ужасно не люблю зеленый спектакль. Когда ты специально что-то выдумываешь, чтобы рассмешить или расколоть партнера. Нет, для меня импровизация – это, когда на сцене случаются какие-то косяки, кто-то забывает текст, кто-то не вовремя выдвинул декорацию, не включил свет, и тебе нужно действовать так, как будто, так и надо, что это не косяк, а именно так задумано.
— Женя, а как Вы относитесь к критике?
— Ой, ужасно. Ненавижу, когда меня критикуют и говорят плохо о моих ролях, я всегда воспринимаю это в штыки. Многие актеры лукавят, говоря, что любят критику. Но я стараюсь прислушиваться. Критика говорит о пробелах, о том, где не досмотрел. Это очень больно, потому что ты сам этого не заметил.
— Давайте поговорим о спектакле «Последнее испытание», расскажите о своем герое Карамоне, он положительный персонаж в истории о магии, коварстве и любви?
— У меня много отрицательных ролей, и это одна из немногих положительных. Почему положительных персонажей тяжело играть? Отрицательные герои всегда притягивают харизмой. У каждого внутри есть темное начало, и когда мы видим его в отрицательном персонаже, то и нам это хочется делать что-то плохое, но мы это скрываем. А я наоборот всегда достаю эту тьму из себя и наверно мне легче, так как считаю себя хорошим человеком. Часто то, что мне не нравится, я вытаскиваю на сцену. И тем самым я, вероятно, исправляю сам себя. А эта роль была изначально положительна. Карамон такой правильный, хороший …Вам скучно будет смотреть фильм, где показана счастливая семья. И вдруг упал метеорит, кого-то убило, и они все страдают. Столько несчастья, напряжения. Я искал в этой роли неоднозначности, чтобы Карамон не был таким положительным. Хотелось найти его слабости, то, что он любит. Несмотря на то, что он великий воин, он любит поныть. Знаете, я могу терпеть сильную боль. Один раз на сцене я отработал десять спектаклей практически со сломанной ногой, было жутко больно, но так как я — «бременский музыкант», я танцевал, улыбался, прыгал, и только за кулисами позволял себе расслабиться и пустить скупую мужскую слезу. Но я ужасно боюсь зубной боли. У меня ощущение, что, как только включают бормашину, мне уже больно. У Карамона тоже есть боль, он так безумно любит своего брата, так боится его потерять, что идет на сделку с совестью. Карамон становится не очень хорошим человеком, убивая огромное количество невинных людей, и ему с этим приходиться жить. Это его внутренняя трагедия, и ее я старался найти в этом персонаже. Возвращаясь к вопросу о критике, я пришел в этот спектакль и попытался в нем какие-то свои переживания, но такого количества негатива после премьеры я не получал ни от одной из своих ролей. У меня ругали всё: я плохо пою, двигаюсь, не похож на какого-то там каноничного героя. Я даже не читал книг, какой там каноничный герой? Я играл человека, а не канон, конкретного человека, а не персонаж из книги. Человека, который соответствует данной рассказанной истории. Я придумал персонажа, его характер, мы с режиссером нашли отправные точки, но такого количества негативной критики я еще не встречал. Единственное, что меня успокаивало и порадовало — никто не сказал, что это плохой актер. Тогда я впервые в жизни чуть не сломался. Так был расстроен, что ушел сразу после празднования премьеры, и спасибо огромное моему другу и режиссеру Руслану Герасименко, который меня поддержал, что я не потерял веру в себя. Приехав домой, я не спал всю ночь, разбирал роль, просматривал, что делал не так, а с утра уже позвонил Руслану. У меня просто был подъем. Вот именно такой пинок мне и был нужен. Я собрался и решил, что не сдамся, и никакая критика меня не остановит. Стал больше заниматься вокалом, уделять внимание своему персонажу, и роль получилась, так как стало больше положительных отзывов. Последние четыре спектакля Карамона хвалят, и это приятно. Я стараюсь прислушиваться к зрителю и мне приятно, что мой труд рассматривают все же в положительном ключе. Ради этого я работаю и хочу, чтобы зритель влюблялся в моего персонажа и сочувствовал ему.
— Женя, а Вы посещаете ли мюзиклы других театров? Какие из постановок произвели на Вас наибольшее впечатление? «Переключаетесь» ли Вы или смотрите спектакли глазами актера?
— Я надеюсь, что скоро пойду второй раз, уже в Москве, на мюзикл «Бал Вампиров», где играет моя коллега Елена Газаева. Я видел мюзикл в Питере и был потрясен, влюблен, ошарашен. Меня поразило все: режиссура, прекрасные актерские работы Ожогина, Газаевой и многих других. Я влюбился в эту историю, для меня не было никаких минусов. Там было все — шикарная музыка, отличные костюмы, великолепный вокал, не придраться.
Я настолько погрузился в эту историю, что просто наслаждался мюзиклом. Я был зрителем и чувствовал себя большим ребенком, которому все нравится. Если я начинаю докапываться до спектакля, то это значит, что мне неинтересно, и тогда я начинаю выискивать промахи, нюансы. На «Бале вампиров» я получил истинное удовольствие. Надеюсь, в марте сходить на московскую версию и получить такие же восторженные впечатления, какие были у меня в Питере.
— Что Вы скажете о развитии такого жанра, как мюзикл, в России? Есть ли у нас уже что-то «свое» в этом жанре?
— Ничего своего мы не сделали. Мы, конечно, можем долго кичиться, что у нас уже есть свой мюзикл. Такого уровня, как на Бродвее, а я был на «Короле льве» и «Mamma Mia», мы еще не добились. Это, положа руку на сердце, от человека, который видел и знает с чем сравнивать. За десятилетия, что существует жанр мюзикла в нашей стране, он добился огромного успеха. Нам есть чем гордиться, у нас уже вырастает плеяда актеров, которые могут совместить несколько жанров. Почему я считаю театр мюзикла самым сложным? Потому что актеру нужно не просто спеть, не просто сыграть, ему нужно сыграть, как высоклассному профессиональному драматическому актеру, которому дано не абы сколько времени, а ровно шесть тактов. И вот таких виртуозных профессиональных мюзикловых актеров у нас на самом деле немного: это и Иван Ожогин, и Лена Газаева и Игорь Балалаев. Игорь, на мой взгляд, один из талантливых мюзикловых актеров. Он драматический актер, но при этом великолепно поет. И все же нельзя делить актеров на драматических или мюзикловых, актер обязан уметь играть все. Я ходил на мюзиклы, начиная с «Метро». Меня тогда поразили спецэффекты, декорации. И тогда было видно, кто драматический актер, а кто мюзикловый. Вот этот хорошо поет, вот этот хорошо играет. Такого синтетического соединения не было. Сейчас такие актеры появились, и хочется верить, что в их плеяду попадаю и я. Но все же мы не достигли идеального уровня в жанре. На западе процент хороших мюзиклов намного больше, чем плохих. Но мы стремимся, появляются хорошие проекты, хорошие имена на мюзикловом небосклоне. И я надеюсь, что мы будем дальше развивать этот жанр, и в какой-то момент сделаем на готовой уже мюзикловой базе что-то свое, особенное.
— Мюзикл-сказка «Легенда о Спящей красавице» участвовал в благотворительной акции от фонда «Расправь крылья». Сразу ли Вы согласились участвовать в проекте?
— Знаете, сначала я дал предварительное согласие. Меня привлекло имя Максима Исааковича Дунаевского. Я подумал, что человек такого ранга не может участвовать в плохом проекте. Меня зацепила и режиссер (Ирина Лысак), которая была достаточно строга к актерам. У меня не сразу с ней наладился контакт, но она покорила меня своей жесткостью и профессионализмом. У нас получился хороший спектакль, жаль, что он не пошёл дальше. На тот момент я думал не о благотворительности, а об очередной своей работе и постарался сделать её максимально хорошо. Мне было легко работать, потому что я люблю отрицательные персонажи. В спектакле был сделан визуальный сценический ход, когда персонаж надевал корону, то он становился плохим. Не сам он плохой, а обстоятельства и окружение вынуждают так действовать — он поддается своим внутренним страхам, которые вырывались наружу, но в конце, благодаря любви, Малефисент становится хорошим. Мне было приятно, когда я увидел, как реагировали дети, радовались, переживали. Видел их горящие глаза, как они погружены в эту историю, и я говорил себе, что ты делаешь хорошее дело, ты приносишь людям радость. Я стараюсь людям, которые меня окружают, делать добро. Ведь, если каждый будет делать добро своим родным, близким, друзьям, то оно будет волнами расходиться вокруг всех.
— Напоследок хотелось бы узнать, чем Вы помимо актерской игры, увлекаетесь в свободное время?
— Я уже говорил, что купил себе дачу. Мне нравится заниматься землей, огородом. Когда я в прошлом году вырастил огромный урожай клубники, то угощал соседей, делал сам варенье. Это меня так поглотило, что уже три года я выясняю, какие есть сорта цветов, что я в этом году посажу. В прошлом году у меня весь урожай лука и картошки сгнил, потому что я занимался забором. Так как я все делаю сам, то научился и строгать, и пилить. Понял, что я не белоручка, не боюсь тяжелого труда, особенно, когда это твоя земля. Это мое хобби. Поэтому уже жду, когда начнется потепление, и я поеду на дачу, возьму грабли, стану убирать пожухлую траву, листья, красить забор. Я в этом нашел для себя какую-то отдушину, никаким образом не связанную с театром. И еще у меня есть одно увлечение. С другом мы путешествуем на машине по Золотому кольцу России. Мы объездили уже Переславль-Залесский, Углич, Суздаль и Владимир, в последний раз, были в Коломне. Мы с утра приехали и попали на завод по производству пастилы. Они делали рассказ о пастиле в виде театрализованного представления. И мне так понравилось, как они это делают. Вот если бы во всех городах, которые расположены по Золотому кольцу, сделали такие представления, с любовью относились к своему городу, к своей истории, рассказывали и подавали ее так интересно, то, я клянусь, у нас бы процент тех, кто уезжает за рубеж, сократился. Мне очень бы хотелось, чтобы наш внутренний туризм развивался. Поэтому у меня два хобби: моя дача и путешествия. Мне нравиться чувствовать свободу, когда ты сам за рулем, и ни от кого не зависишь, получаешь от этого море ощущений и положительных эмоций. Актер – это что? Это эмоции, которые ты должен постоянно где-то и чем-то восполнять.
— Женя, и самый последний вопрос. Какой бы вопрос Вы хотели от меня услышать? Какой я Вам не задала?
— Что Вы больше всего любите на свете?
— Что Вы больше всего любите на свете?
— Своих собак. Если не брать во внимание близких и родных, я обожаю своих собак. Они для меня дети. Я даже перестаю общаться с некоторыми людьми, от которых вижу негатив по отношению к моим животным. Это все равно, когда твоих детей не любят. Вот я прихожу домой с очень дурным настроением, а они меня так радостно встречают. Марик, Бусинка виляют хвостами, прыгают. Они готовы съесть меня от радости, я невольно улыбаюсь, и плохое настроение уходит, такое облегчение наступает. И я понимаю, что за них очень переживаю. И, наверное, нет более ярких вещей, кроме родных, близких, которые я так сильно люблю. Я всегда очень много говорю о своих собаках, что они сделали, какую команду выучили, а за всё интервью про них не прозвучало ни слова, поэтому я сейчас этот вопрос выпросил. Я очень люблю своих собак. Я ими горжусь. У меня недавно появился маленький мопс, он и косоглазый, и плоскомордый, и храпит, я никогда в жизни не любил эту породу, но сейчас я его обожаю.
— Французские бульдоги такие же, и невероятно милые.
— Да, глядя в интернете на французского бульдога, я мечтаю, что, когда построю дом, перевезу туда все свое семейство, то обязательно заведу себе третью собаку – французского бульдога. Очень хочется.
На этой оптимистической ноте интервью окончено. Мы благодарим Евгения за уделенное время и желаем этому талантливому актеру как можно больше ведущих характерных ролей, творческого вдохновения и внутреннего спокойствия, ярких позитивных мыслей, полные залы зрителей во время спектаклей и, конечно же, аплодисментов!
Рубрика: Разное. Метки: жизнь, режиссер, театр, актер, фильм.