Вкус дерьма. «НОРМА» Максима Диденко
Похоже, что фокус интереса театральной публики смещается из Камергерского переулка на Малую Бронную. Новый театральный сезон в театре Константина Богомолова обещает быть жарким и полемичным. Спектакль Максима Диденко начал серию обещанных громких премьер, которые поставят «разные интересные режиссёры». Получив из рук худрука эстафетную палочку из теллурия, Диденко взялся за роман Владимира Сорокина «НОРМА». Выбор смелый, поскольку написанный в конце 70-х роман признавался «антисоветским» и распространялся через самиздат. Выбор неожиданный, хотя задумавшись над этим вопросом, приходит откровение, что ведь нет, получается, у нас больше писателей способных на подобный экстремальный литературный подвиг.
«НОРМА» это своего рода политическое искусство, когда нерешённые в обществе социальные проблемы переходят на территорию театра. Реалии сегодняшнего дня таковы, что свобода высказываться становится прерогативой только театра. Диденко виртуозно выстроил спектакль из текстов Сорокина. Сценограф Галя Солодовникова создала тоталитарное «государство Готэм» на сцене, сконструировав колодец из бетонных сцен с дырой канализационного слива по центру, оплела «зону» колючей проволокой, и одела на зрителей невидимые наручники, превратив их в заключённых. За зрелищную хореографию, перформатированное пластическое движение отвечала Дина Хусейн. Визуальная структура спектакля впечатляет. Фирменный диденковский приём, когда на лица зрителей и актёров направлены онлайн-камеры, которые держит в руках один из артистов, свободно передвигающийся по зрительному залу. Задник, декорации и кулисы используются как проекционные экраны для онлайн-видеозаписи и текстов.
В этом тюремном пространстве всех кормят пайкой «нормы» – вонючей субстанцией из дерьма, которая переключает мозг человека разумного в режим измененного искорёженного сознания. Самое поразительное, что её едят. Самое страшное, что людям нравится. Движения механистичны, взгляды пусты. Произносимые слова как будто внедрены в их сознание извне. Поедание «нормы» даёт иллюзию счастья, иллюзию нормальности, хотя понятно, что лишает этих состояний, превращая людей в подобие зомби. Те, кто избавляется от «нормы» – отверженные, неНОРМАльные.
Диденко умеет работать с телом актёров. Актёры с бесстрастными лицами в трусах и майках, как ожившие статуи с вёслами и мячами, похожи на «детали» гимнастических пирамид с физкультурных парадов. На сцене будут появляться странные безликие обнаженные существа в латексных костюмах и масках, телесном нижнем белье, запертые в клетках, облитые чёрной грязью или красной кровью. В спектакле много условно обнажённого тела, которое на контрасте с атрибутикой, призванной демонстрировать силу «зоны», в каких-то мизансценах выглядит, как символ гражданской беззащитности и уязвимости, а где-то с БДСМ уклоном, получением удовольствия через унижения и боль, беспомощность и ощущение бессилия. Экстремальный эпатаж Сорокина, усиленный и режиссёрским видением, конечно, тут и по всему спектаклю можно трактовать по-разному. Красный цвет пионерских галстуков, знамен и прочей идеологической символики заменён на интенсивный желтый. Жёлтый выглядит эстетически красиво на фоне серого, но угнетающе неприятно, ведь это цвет сумасшедшего дома. Круглое отверстие на центральной тюремной ограде можно воспринимать как канализационную трубу, как пожирающую своих жертв пасть Молоха, как зловещее всевидящее око Саурона, как матку, рождающую големов. Добавьте к этому звуковую вакханалию из знакомых старых песен, бодрых речёвок, похоронных маршей, и даже знаменитой каватины Нормы “Casta diva”. Вознесённый под рампу милиционер дирижирует оркестром, иными словами, охранники на этой «зоне» правят бал.
Абсурдный мир на сцене не абстрактен. Он легко узнаваем.
Главный герой в спектакле Диденко, это, конечно же, сорокинский текст.
Но Евгений Стычкин переигрывает этот текст. Актёр сильнее текста. И второе отделение, полностью отданное ему под длиннейший блок монолога одинокого старика, зачитывающего вслух свои письма к некоему Мартину Алексеевичу оставляет, пожалуй, самое мощное чувство, пробивает зрителя насквозь.
Восприятие спектакля обострённое и болезненное, ибо незакрыты кровоточащие гештальты истории, и впечатление складывается раздвоенное. С одной стороны, «НОРМА» – страшная карикатура на общество несвободы, с другой непонятно, что спектакль сможет изменить. Кому будет близок формат абсурда сорокинского текста – узкому кругу театралов, народу страшно далёкому от театра? Кто оценит изощренный юмор и политические метафоры, упакованные в затейливые гротескные формы? Разве поймут театральный язык спектакль те, кто до сих пор подсажен на «норму»? Чтобы бороться со злом в Готэм-государстве нужны Бэтмены и Айронмены, а не «запечные тараканы». Если людям не нужна свобода, то сила искусства бессильна.
