«Баба Шанель». Made in Ekaterinburg, Russia. Театр Вахтангова, Николай Коляда

Пьеса Николая Коляды “Баба Шанель” одна из самых востребованных в российском театре. Складывается ощущение, что она написана совсем недавно, тогда как была создана в 2010 году, то есть ей уже больше 10 лет! В Москве её поставили в Театре на Юго-Западе, Театриуме на Серпуховке, Центре драматургии и режиссуры. Режиссеры были разными – Валерий Белякович, Тереза Дурова, Михаил Фейгин, и каждый расставлял акценты по-своему. Николай Владимирович получил неожиданное предложение поставить “Бабу” на сцене прославленного Театра Вахтангова, от которого, конечно, не смог отказаться. В родном театре Коляды в Екатеринбурге два женских образа отданы мужчинам, в Вахтанговском распределение актрис на роли было традиционным.

Коляда внешне ходит в ершистом образе «Коли с раёна». Но на самом деле это глубокий, умный и тонко организованный человек, один из самых продуктивных и талантливых российских драматургов, беззаветно преданный русскому реалистическому театру. Другой просто бы не смог написать такую пронзительно нежную историю о старушках-инвалидах, поющих в местечковом хоре, которым необходимо уже не ощущение собственной важности, а нужности, нужности хоть кому-нибудь. Николай Коляда отвечает на критику, в которую его усердно окунают, очередным спектаклем, на котором люди будут смеяться, плакать, и который дотронется до вашей души.

О спектакле рассказывает Николай Коляда (авторская интонация сохранена):
«Весной мне позвонил Кирилл Крок, замечательный директор Вахтанговского театра, дай Бог ему здоровья, и, наверное, лучший на сегодня директор в Москве и по всей России. Я больше трёх месяцев работал и наблюдал как он содержит театр и просто поражался, честное слово. Так вот, он позвонил в Екатеринбург и сказал такую фразу: Николай, вы можете поставить спектакль без режиссёрских выпендрёжей?».
Я говорю: «То есть?»
Он: «Ну, вот как вы можете, про людей, про человеков».

Я его понял. Сейчас очень часто, к сожалению, беспомощность актёров прячут за какую-то машинерию, то пионеры идёт с барабанами, то снег пойдёт, то дождь. Артисты немного поговорят и опять что-то такое, делают какую-то картинку. Наверное, театр это шоу, развлечение, надо что-то подобное делать, но всё же всегда было, есть, будет, и останется в театре прежде всего это актёры, их глаза, их душа, сердце, нервы, эмоции. Это то, что всегда возбуждает людей, сидящих в зрительном зале.

Помню, Царствие Небесное, Виталий Вульф однажды мне сказал: «Коль, это всё что угодно, пожалуйста, всё что угодно в театре, но прежде всего про человека, про человека». Много лет назад говорил, но мне это запомнилось. Тоже люблю иногда использовать какую-то машинерию, эфекты, но больше всего люблю, когда вот стол и две табуретки, и сидят два артиста и разговаривают, а глаз оторвать невозможно. Вот это просто прекрасно в театре, самое замечательное, наверное, когда ничем прикрывать не надо.

Над спектаклем «Баба Шанель» мы работали достаточно долго. Сначала был застольный период, неделю посидели за столом, потом пошли ногами ходить. У себя в театре мы на второй день выходим на площадку. Я начинаю орать на своих артистов: «Почему тексты не знаете? Учите текст!». Тут я ни на кого не ругался, не матерился, просил давайте ещё раз, ещё. В конце концов, что-то и получилось. Надо сказать, я очень доволен работой. Что напишут критики? Ну, напишут, что это колхоз, это не двигает русский реалистический театр вперёд, хотя мне кажется, что двигает, развивает в нужном направлении. Понимаете, среди театров так: есть чёрный хлеб, а есть сладкие булочки. Есть фестивали, где они показывают какие-то новые формы, а есть то, что кормит театр. Кормит в прямом и переносном смысле. Публика голосует рублём и ногами. Когда режиссёры начинают говорить: «А мне не важно, я самовыражаюсь» – Тебе не важно? А мне важно. У меня частный театр, 65 человек работает, 38 актеров. Я смотрю каждый день в кассу, сколько денег пришло, сколько люди заплатили. Плохой спектакль убираем из репертуара. Плохой, он может быть хороший. Снял прекрасные спектакли, которые мы возили на Золотую маску, но в зрительном зале сидели три сестры и дядя Ваня. Говорю, вы придёте ко мне за зарплатой, я вам что дам, где я деньги возьму? Поэтому у нас в репертуаре есть спектакли для хипстеров, для критиков продвинутых, для нормальной публики, которая пришла вечером, выпили коньячку в буфете, ничего плохого в этом нет, пришли, сели и хотят отдохнуть, посмеяться. Пусть они посмеются.

Помню с Лией Ахеджаковой репетировали «Селестину» в Театре «Современник». Я говорю: «Лия, не делай это, люди будут смеяться». Она посмотрела на меня и говорит: «Коля, а что плохого в том, что люди смеются?» Я подумал, а действительно, а что плохого? Опять давайте бить по башке всех, опять про Ленина, про Сталина, про то, как мы плохо живём? Ёкарный бабай, да понятное дело, что мы плохо живём. Бейте меня, ругайте меня, но я думаю так – чтобы ни говорили, театр это, прежде всего, развлечение. Другое дело, что в финале зрители перестают смеяться. Чисто по завету классика: «Над чем смеётесь? Да над собой смеётесь». Скоро сами станете искать такого мира, в котором спрятались эти бабушки, в котором есть ощущение жизни, я живу, я на сцене, я кому-то нужен, кто-то меня любит, кто-то мне аплодирует. Пусть, как в пьесе говорится, в три ряда сидят люди, но всё равно, не важно. Есть ощущение счастья какое-то, что ты не лежишь кверх воронкой никому ненужный.

Это имеет отношение и к артисткам, которые играют в спектакле. Сару Абрамовну играет Агнесса Петерсон, ей 83 года, Ираиду Семёновну – Элеонора Шашкова, 82 года. Там есть слова, когда они за шторкой стоят и кто-то говорит: «Иди вперёд, дура, хоть в темноте, но с людьми, хоть в темноте, но на сцене, хоть в темноте, но в кокошниках и платьях».

«Баба Шанель» это самая современная история на сегодняшний день. Таких ансамблей как «Наитие» миллион. Самый знаменитый это «Бурановские бабушки», которые выбились в люди. Пьесу играли на чувашском языке, на польском, на сербском, на киргизском. Мне присылали фотографии из Киргизии, там всё переделали на свой манер. Бабушки в белых чалмах, Сергей Сергеича зовут Ахат-оглы или как-то ещё, Ираида Семёновна – Санума Ивановна. Это уморительно смешно.

Максим Обрезков сделал все замечательные костюмы и бутафорию. Холодец, оливье, селёдка под шубой, колбаска, всё это пластиковое, но выглядит изумительно. Паркет сохранился со времён Юрия Любимова, когда он ставил здесь свой спектакль «Бесы». Его не выкинули, не отвезли к себе на дачу, этот легендарный паркет пригодился в спектакле. Мы люди театра очень сентиментальные, для меня это важно.

В финале звучит песня Заволокина «Я – деревня, я – село. Наши крыши повело. Плачет речка, стонет луг – Боль повсюду и вокруг. Я – деревня, я – село. Наше время подошло». Эта пьеса идёт в моём театре 11 лет. Приходит молодёжь, бабушки, дедушки, студенты. В финале все встают и подпевают артистам. Да потому что все вдруг, зараза, вспоминают, да, блин, мы русские, какие бы мы не были, что бы мы на себя не одели, как бы не придуривались, мы русские, мы живём на этой земле великой и прекрасной. Извините, за пафос. Все понимаю свою принадлежность к русской литературе 19 века, великой русской культуре. Все понимают, что это наше. Я могу смотреть в книжку и там вот эти все черненькие буковки и я могу их читать, Чехова, Толстого и всё такое прочее. Как это сегодня называется? Патриотизм? Да – патриотизм. Не вколачивание патриотизма, а сказать, ты сидящий в зале, ты русский человек, помни это, ты живёшь на прекрасной земле, которая называется Россия!
«Мы всегда в кокошниках» – мы русские!»

«БАБА ШАНЕЛЬ», ноябрь 2019
Режиссер-постановщик – Николай Коляда
Художник-постановщик – Максим Обрезков
Солистки ансамбля «Наитие»:
Капитолина Петровна – з.а.России Елена Ивочкина
Сара Абрамовна – з.а.России Агнесса Петерсон
Ираида Семёновна – з.а.России Элеонора Шашкова
Нина Андреевна – з.а.России Светлана Йозефий
Тамара Ивановна – з.а.России Вера Новикова
Роза Николаевна – з.а.России Наталья Масич
Сергей, баянист, руководитель ансамбля «Наитие» – Фёдор Воронцов