«Поминальная молитва»: еще раз об усопшей бабушке, молочном борще и семейном счастье
15 марта в московском театре «Мост» состоялась премьера спектакля «Поминальная молитва» по одноименной пьесе Григория Горина. Режиссер спектакля – Георгий Долмазян.
В деревне Анатовке с незапамятных времен живут бок о бок русские, украинцы и евреи. Живут мирно, душа в душу, помогая друг другу по-соседски. Тевье-молочник снабжает всю деревню молоком, маслом, сыром, а кроме этого, старается, не имея денег на приданое, выдать замуж трех из пяти своих дочерей. И надо же случиться такой удаче, что именно в этот момент его родственник Менахем-Мендл, сменивший почти десяток разнообразных профессий, волею случая становится сватом. Едва вступив в новую должность, он берется устроить судьбу старшей дочери Тевье – Цейтл. Весьма кстати под рукой оказывается выгодная партия, и вот уже счастливый жених – вдовый мясник Лейзер-Волф – угощает всех посетителей трактира вином в честь удачного сговора. Но Цейтл внезапно отвергает его и выходит замуж за бедного портного Мотла, влюбленного в нее уже несколько лет. Вслед за старшей сестрой еще две дочери Тевье идут против воли отца, выбирая себе мужей по собственному вкусу. Разруливать возникшую ситуацию приходится призраку давно умершей бабушки, которая, честно говоря, вмешиваться не собиралась, но ее согласия никто не спрашивал.
Сюжет простой, но увлекательный, потому что про любовь. Кроме того, не забывайте, что перед вами пьеса Григория Горина, а значит, это точно смешно. Это смешно без клоунады и спецэффектов, это смешно само собой, между делом и в процессе, это смешно, потому что так и надо. Это смешно потому, что Тевье в исполнении Евгения Никулина и его жена Голда в исполнении Людмилы Давыдовой не пытаются быть смешными. Они просто играют гениально. Да, я уже слышу ваши мысли про Ленком и Леонова. И про Абдулова. И про Захарова. Про этих гениальных и бесконечно любимых людей. Все правда: там тоже гениально, но по-другому. Тевье и Голда в театре «Мост», они домашние, теплые, близкие. Они со своими коровами, дочками, борщом, с усопшей бабушкой и непутевыми родственниками, с навеки установленным шаббатом и тотальным еврейским невезением и даже с этой, как всегда, не к месту, революцией остаются, прежде всего, папой и мамой. И всех – в гости, за стол, под крыло, всех пожалеть, накормить, обогреть. Зрители в зале – тоже семья. Они не просто смотрят, они уже сидят за общим столом, плачут и смеются вместе с хозяевами. А во главе всего действия стоит и незримо руководит процессом беззащитная и непобедимая в своей немощи отцовская и материнская любовь. Такая нелогичная и непоследовательная, прощающая и непослушных дочерей, и их непутевых женихов, и тех, кто пришел, чтобы отнять, оскорбить, убить.
В театре нет сцены, до актеров можно почти дотронуться рукой. Вот так, лицом к лицу, глаза в глаза исполняется гимн всепрощению. Это вне возрастного спектакля. На него можно прийти всей семьей, посидеть рядом друг с другом, посмотреть, послушать, посмеяться, поплакать. Кого-то простить, о ком-то вспомнить. А потом вот так, внезапно, взять и позвонить. Приехать. Обнять. Помириться. И я не сомневаюсь-таки, что вся еврейская диаспора деревни Анатовки будет за вас очень рада.
