«Любая война — это проблема выживания»

Текст: Павел Чусовитин

Несколько дней назад Артем Жаворонков вернулся с линии фронта, пробыв в Донецкой республике полгода, и поделился впечатлениями с корреспондентом “Русского блоггера”.

Сколько ты пробыл на Украине?

Нас сначала собирали в Ростове, я туда попал где-то числа 11-го июля, 14-го июля мы приехали в Донецк. И уехал я из Донецка девятого числа, 9-го января.

Новый год там встретил значит?

Да, полгода я там пробыл.

Это первый твой опыт военный, опыт участия в боевых действиях?

Я в армии вообще не служил (смеется).

Вот ты приехал туда, попал в подразделение и к линии фронта?

Нет, сначала нам выдавали оружие в течение недели, у кого-то даже камуфляжа не было. Нам изначально говорили, по возможности, брать все с собой. Потому что с гуманитаркой тогда было тяжело, тем более, что Донецк дальше, чем Луганск, и помощь гораздо легче довести до Луганска. Когда мы туда прибывали, дорога была очень тяжелая, мы ехали часов шесть, если не больше, хотя там ехать часа два по-хорошему, мы ехали какими-то объездными маршрутами с остановками, по каким-то непонятным объездным дорогам. В тот момент с юга украинская армия поджимала, пыталась отрезать дорогу на Луганск. Там было очень неспокойно.

В итоге приехали, нам выдали оружие, мы там с ним разбирались – чистили его, учились собирать-разбирать. Искали себе, у кого не было, форму какую-то камуфляжную, придумывали себе что-то, потому что у многих ничего не было, ребята мотались по Донецку, покупали за свой счет. У нас был командир, который очень много всего купил за свой счет для наших бойцов.

И когда начались бои для вашего подразделения?
Первый раз 21-го июля наш взвод поставили в прикрытие к минометным расчетам. Они били по аэропорту донецкому. Мы в самом начале пошли в разведку. Двести метров до первого терминала оставалось. Тут неожиданно над нами началась сильная перестрелка. То есть мы не понимали, кто с какой стороны. Под пулями лежим, кто в кого стреляет мы не знали. Что делать? Нас небольшая группа – шесть человек. Разведку местности мы сделали и решили возвращаться. Отошли, нас потом встретили свои.

Вернулись в расположение, отдыхать толком не получилось, потому что поступила команда, подогнали автобусы, мы туда все быстро попрыгали и поехали практически на Месяц в Шахтерский район. Это в Донецкой области. Как раз, как писал Стрелков, наш разведбат Крота был последним резервом, который он туда отправил.

Это, наверное, очень тяжело было психологически? Так резко окунуться…
У нас очень мало кто служил в армии из тех добровольцев, которых я видел. Даже если служили, никто не представлял, что такое даже те же самые минометные обстрелы. Постоянно идет артиллерийская война, откровенно стрелковых столкновений достаточно мало, в основном идут обстрелы друг друга. У нас был инструктор, который прошел первую Чечню, рассказывал нам много разных полезных вещей. Один раз задали ему вопрос про минометы, – “Да я и сам не знаю, никогда под минометным обстрелом не был”.

Очень сложно понять, что там и как, пока не попадешь первый раз под обстрел. Когда человек попадает под минометный обстрел или в какую-нибудь такую заварушку, скажем так, уже становится понятно, как он на что реагирует. Главное в этом во всем – понимать, что происходит, и если ты не понимаешь, что происходит, становится реально страшно. А если ты понимаешь, что с того-то направления по тебе бьет противник и бьет именно так, и можешь определить, что это именно мины или танки, или что-то еще – не так страшно, понимаешь, что можешь сделать, отойти, подойти или что-то еще предпринять. А когда ты не понимаешь, кто по тебе бьет, откуда, и почему это происходит, и куда можно идти – очень страшно.

Говорят, до первого ранения нет полного сознания всего ужаса войны?

Я бы не сказал. У нас были ранения, потери и похороны каждый месяц. Я бы не сказал, что первое ранение что-то решает, я, например, не был ни ранен, ни контужен – счастливо все прошло. Так что, в основном, это первый жесткий бой, когда становится страшно – это показатель того, как человек будет реагировать, как себя будет вести, паникует он или не паникует и так далее.

Ты там провел полгода, не возвращаясь в Россию, и все то время ополчение полностью тебя обеспечивало? То есть свои сбережения ты на это не тратил?

Только вначале, еще перед тем, как выехал туда.

Один из первых вопросов, который всех в редакции интересует – вопрос денег. Было ли решение пойти добровольцем связано в некоторой степени с желанием заработать?

Вообще в Донецкой республике, про Луганскую не скажу – не знаю, примерно 80-85% в вооруженных силах – это местные жители. Добровольцев из Казахстана, даже Латвии, Литвы, Белоруссии – бывших советских республик, их достаточно мало. Местным, которые ушли в сторону Донецка из захваченных городов, тяжело – они не работают, у них семьи, поэтому финансируют.

У нас в подразделении финансирование бывало, скажем так. Это было нерегулярно, мне за полгода заплатили около 15 тысяч рублей. Нас кормили, кормили хорошо. Даже когда мы были в полях, нам привозили сухой паек какой-то, мы старались готовить и сами. В расположении нас кормили всегда очень сытно, немножко однообразно, но хорошо. Потом начали уже одевать, с сентября-октября, когда пошла уже гуманитарная помощь для ополчения. Одевали тоже неплохо, то есть мы были совершенно нормально готовы к холодам. В итоге, мы одеты, обуты, сыты и практически ни в чем не нуждались. Но, конечно, есть какие-то бытовые мелочи, которых не хватает. Иногда не хватало той же туалетной бумаги. Банально хочется чего-то там сладкого поесть, а его нет. Для этого нужны какие-то копейки, которые ты не можешь нигде заработать. Они были не лишними, эти деньги на мелкие бытовые расходы, но я не скажу, что туда добровольцы едут за какими-то деньгами.

Ну, то есть ты поехал из идеологических каких-то соображений?

Да. Идеологических, патриотических. За деньгами я туда не ехал.

Ты обмолвился о том, что не знаешь, как дела в ЛНР обстояли потому, что сам воевал на территории ДНР. То есть фронты как бы разделены, нету единого командования, нет координации действий?

Да, этого нету потому, что, как я понимаю, каждый хочет командовать своим. До определенного момента было вообще очень много каких-то непонятных подразделений, формирований, у каждого – свой командир, который может захотеть что-то сделать, не захотеть что-то сделать. Сейчас в Минобороны ДНР, опять же не знаю, как в ЛНР происходит, все уже как в армии практически, все посчитаны, пронумерованы. У каждого свое вооружение, техника. Все приближается к армейской действительности, как я ее понимаю, хоть я и не служил, но уже представлять начал.

Хочу на более сложную тему поговорить – про идеологию. Как для той стороны, на которой ты воевал, можно сформулировать кто враг? Это же не какие-то люди, которые говорят на другом языке, и вообще не так сильно отличаются.

Я согласен. Скажу так, я уверен, что на процентов 80 с той стороны воюют такие же обычные, нормальные люди. Как бы они себя не называли, это такие же русские люди, которые разговаривают на русском языке. Просто в стране сложилась такая ситуация, при которой власть захватили определенные силы, которые направляют людей на войну.

На мой взгляд, происходит обыкновенный геноцид. То есть, в первую очередь, здоровых молодых ребят отправляют просто на убой. Среднее начальственное звено даже их бросает, это было неоднократно – в том же Шахтерском районе я это наблюдал. Их бросали под Красным Лучом, бросали под Иловайском, бросают сейчас в аэропорту. Им наплевать, что произойдет, выполнят они задачу, не выполнят – идите туда, и что с вами там будет – наплевать. Они не хотят как-то победить. На мой взгляд, [им] важнее просто уничтожить больше населения детородного возраста.

Про идеологию… особой идеологии у них нет, в стране такая ситуация, все идут на войну, – “Ну, я тоже, наверное, пойду на войну, почему нет?”, – при этом есть факты, как кто-то обогащается на этой войне с той стороны очень неплохо, потому что грабят мирное население – это гражданская война, и страдает гражданское население прежде всего. В принципе, такие же люди, только то, что показывают и рассказывают по телевизору, и если человеку постоянно это повторять, то он начинает в это верить.

То есть нельзя назвать руководителей среднего звена какими-то захватчиками, или кем-то из разряда неонацистов? Людьми, которые верят в то, что несут какую-то справедливость.

Захватчиками можно назвать. Нацистов и фашистов там меньшинство.

Я просто на себя примеряю эту ситуацию. Вот, я приехал воевать за Донецк. Мне, чтобы выстрелить в кого-то, нужно быть уверенным, что это плохой человек, или хотя бы, что те, кто его прислал в меня стрелять – негодяи.

Любая война – это проблема выживания. Надо понимать одну очень простую вещь: или ты выживешь, или выживет он. Может и такое случиться, что иногда вообще лучше не стрелять. То есть ты его видишь, он мимо идет и тебя не видит. Может лучше вообще не стрелять, и он тебя не заметил, и ты отсидишься, потому что ты его убьешь, выстрелишь, а тебя заметит кто-то еще. Тут очень двоякий вопрос.

А по поводу идеологии я тебе могу сказать так, если честно, у меня нету ненависти всесжирающей, всепоглощающей к этим людям. Но у многих местных она есть. Если бы я был реально на своей земле, я не знаю, как бы себя вел. Я приехал просто помочь.

Вот я выполнил задачу, захватил пленного, всё, я его отдаю. Что с ним потом делают, я не знаю и знать особо не хочу. И то, что его могут в конце концов даже убить… хотя, с нашей стороны с пленными поступали всегда очень гуманно, но я не исключаю разных перегибов, потому что когда твою семью убило в доме из какого-нибудь “Града”, и ты увидел пленного, а он когда-нибудь из “Града” стрелял – никто не будет осуждать, если потерявший семью ополченец достанет автомат и расстреляет его. Хотя, это все мои измышления, и таких фактов я не знаю.

Что, ты считаешь, нужно делать дальше? Кроме полного отделения ЛНР и ДНР от Украины, никакого пути нет?

Здесь все достаточно просто. Я, когда начал изучать, что происходит с Украиной, где-то в феврале, потом происходили страшные события в Одессе, и началось все это в Славянске, уже тогда многие задавались вопросом “Что будет дальше?”, введет войска Россия или не введет, и, если введет, она дойдет до того же Луганска, Донецка и остановится или пойдет дальше? На мой взгляд, здесь вариант один – надо убирать всю эту правительственную верхушку во главе с олигархами. Я конечно понимаю, что Янукович тоже был олигарх, но пришли такие же олигархи и сказали, что он был плохой, а мы – хорошие. Жить стало хуже, пенсионеры пенсию не получают толком, постоянное запугивание и промывка мозгов. Зомбирование и пропаганда своего превосходства – с этим нужно бороться прежде всего. Если поменять это, выключить этот “зомбоящик”, то люди сами постепенно придут в норму, и не нужно будет воевать с ними.

Но они же не выключат?

Да, поэтому они не остановятся, будут и дальше продолжать бои с ЛНР и ДНР, пока это не сменится. Почему это все началось? Путин справился с Чечней. Под днищем России находился такой гнойник, из-за которого постоянно случались кровопролития, теракты. Договорился с Кадыровым, изначально со старшим. Потом все это успокоилось, он взял власть, все стало хорошо, прекрасная республика. Все довольны, у них все хорошо, красиво. Все закончилось, нету конфликтов в России, надо что-то сделать новое. Вот, придумали с Украиной. Надо всегда смотреть, кому это выгодно.

Кого ты имеешь в виду?

Естественно, американцев. Есть же правящая элита, которую мы толком не знаем, не обязательно какой-то там Барак Обама. Кому-то это выгодно, у кого-то очень большие деньги крутятся. Как сказал то ли Рокфеллер, то ли Ротшильд, самые большие деньги зарабатываются на войне.

Я вернусь чуть-чуть обратно к темам более приземленным. Ты говорил про потери, как организуют доставку тел погибших домой? Это полностью на плечах родственников, или есть какая-то общая схема?

Это очень тяжело, по крайней мере, из Донецкой республики. У нас все россияне, которые погибли, похоронены на донецком кладбище, потому что очень непросто и проблематично найти, кто повезет, куда повезет, и договориться. Мелкие детали складываются в одну большую проблему, иногда командирам просто некогда этим заниматься, идут постоянные бои. Я думаю, что постепенно это все изменится. Если родственники захотят, будут сделаны перезахоронения. Пока не до этого. Был случай, наш взводный договорился по поводу своего брата, но у родственников в Волгограде что-то не получалось, и все в итоге зависло.

А какова вообще доля русских в ополчении?

Процентов 15-20.

А кроме русских кто есть? Чуть ли не про людей из Швеции говорят.

Я не видел никого, кроме нашего ближнего зарубежья. Белорусов видел, латышей, русских из Казахстана.

Как ты считаешь, здесь в России возможна похожая ситуация, боевые действия, гражданская война?

Я думаю, что кому-то это выгодно, и они будут к этому стремиться, как-то раскачивать стабильное государство, которое пока у нас есть на данный момент. Не знаю, допустит ли этого наша правящая верхушка. Надеюсь, что нет, желательно, чтобы вообще никаких волнений особо не было, никто митинги не проводил – ни за, ни против, люди спокойно работали, жили, растили детей.

Если в ближайшее время не закончится, поедешь еще?

Не знаю. Я подумываю об этом и пока не могу дать точный ответ. У меня пока слишком много проблем.

Рубрика: Интервью. Метки: война, Севастополь, ЛНР, ДНР.

Другие публикации