Статский советник Акунин. Лингвистическая экспертиза.
В наши интересные времена, когда умами и суждениями людей всё больше повелевают телевидение и интернет, литература утратила былое величие. Сейчас уже сложно представить те славные времена, когда писатель не мог сослаться на удобную филологическую формулировку «не надо путать личность автора и личность героя – это разные вещи» и отправлялся на неосторожно написанное словцо к стенке или на Колыму, а если уж совсем повезло с режимом, то как писатель Солженицын в благословенные США. В хрущёвскую «оттепель» неугодных просто не печатали. Зато при Сталине печатали, но могли и сослать с глаз долой, поэтому некоторые, особо отважные авторы, понимающие силу и ценность печатного слова, отдают должное сталинскому периоду.
То ли дело сейчас. Любой графоман или возомнивший себя таковым может подкопить деньжат и беспрепятственно опубликовать что и где угодно. Необязательно даже обладать умением хоть сколько-нибудь грамотно складывать слова в предложения: комплексная услуга по написанию и раскрутке текста обойдётся со скидкой.
Однако, несмотря на все вызовы времени, изящная словесность продолжает существовать. Конечно, ярких личностей значительно поубавилось, но и тех кто остался, достаточно, чтобы перемыть им все кости за досужим разговором. Чем мы, собственно, и займёмся. Предметом наших изысканий сегодня будет «литературный экстремизм на примере Бориса Акунина».
Лихо стартовавший в 98-ом году с серией романов про частного детектива Эраста Фандорина, беллетрист Акунин за пару лет буквально завалил книжные лотки плодами своего творчества, чем и продолжает заниматься по сей день. На стыке тысячелетий читающая публика подустала от кое-как сочинённых криминальных опусов некоторых бывших сотрудниц уголовного розыска, поэтому литературно одарённый Акунин пришелся по сердцу не только завсегдатаям подмосковных электричек, но и многим представителям столичной интеллигенции. И в течении десяти лет более-менее гладкий слог и обращение к историческим событиям гипнотизировали читателя, исправно принося внушительные тиражи и гонорары. А когда ЖЖ, Ютуб, Твиттер и общее ускорение жизненных ритмов стали безжалостно вырывать кусок французской булки изо рта писателя, он, со свойственной ему иезуитской хитростью, примерил беспроигрышное ампула «писателя с активной гражданской позицией». Так как провластный лагерь к этому времени был успешно оккупирован разного рода багировыми и минаевыми, выбора стороны у писателя попросту не было. Таким образом Лимонов получил конкурента, а миру явился очередной «писатель, угнетаемый бесчеловечным режимом».
Жизнь оппозиционного писателя далеко не сахарная, когда проживаешь в России. Обитая за рубежом, как герой нашего повествования, можно практически убить всех зайцев разом: печататься, лаять на власть и оставаться в целости и сохранности. Однако, далёкая родина нет-нет да и подкинет для остроты ощущений парочку сюрпризов. Так, около года тому назад, когда бурлили Болотная площадь и проспект Сахарова, а мистер Акунин всячески старался это бурление посильнее разжечь, тиражи его злокозненных пасквилей регулярно изымались Следственным и прочими комитетами.
Так, не менее двух раз, Григорий Шалвович жаловался Благородному собранию и к ним примкнувшим, что, дескать, «припёрлась кровавая гэбня в издательство, подрезала на халяву новый, ещё неизданный роман, и давай в нём со страшной силой искать экстремизм».
Как вы понимаете, новые романы я не читал (но осуждаю!), поэтому сложно сказать, можно ли было укатать Акунина по 282-ой со всеми почестями. Однако, кардинал Ришелье не даром говаривал: «пусть самый честный человек напишет четыре предложения, и я найду, за что его повесить». А дядя Гриша, не считая ЖЖ и «Сказок для идиотов», написал за свою жизнь столько всякого, что его не то что повесить, а отдать на растерзание голодным звероящерам будет недостаточной мерой воздаяния за все чудовищные преступления, совершенные против вертикали власти этой страны.
Последним у Акунина в соавторстве с самим собой вышел роман «Аристономия», который сами авторы характеризуют как «первый серьезный роман, которого давно ждали читатели и критики». Общеизвестно, что в этой стране как у власти законодательной, судебной и исполнительной, не говоря уже про оппозицию, находятся сплошные дармоеды, которые всю дорогу несут службу спустя рукава, а когда дело доходит до конкретных дел, то сажают не тех, а если и тех, то не за то, за что следовало бы.
Взять, к примеру уже ставший классическим роман «Статский советникЪ» про Эраста нашего Петровича Фандорина. Разумеется, что все сюжетные линии романов этой нашей усатой Маринины забываются сразу после прочтения, несмотря на очевидные достоинства стиля, однако, для пытливого ума, да ещё когда на благо отечества, можно и освежить в памяти некоторые детали и сюжетные повороты.
Даже если оставить за кадром еврейский вопрос (который автор освещает неожиданно подробно, да ещё в аспектах, способных вызвать нездоровое удивление даже у ветеранов чёрной сотни), крамолы останется на дело, сопоставимое по размерам с делом ЮКОСа.
Итак, перед нам Москва. На дворе 4993 год Кали-юги, 5652 год от Сотворения мира Саваофом или 1891 год по местному московскому времени. Мэром в Москве первопрестольной, или, как тогда выражались “генерал-губернаторомЪ” вот уже много лет как является старенький и уютненький дедушка с бакенбардами – князь Долгорукий. При его особе состоит в должности статского советника молодой хлыщ-заика с седыми висками Эраст Фандорин, как дословно упоминается в романе, – потомок тевтонских псов-рыцарей. Не упоминается, страдала ли сия особа ДЦП, но, судя потому как автор выпячивает надуманные достоинства и скрывает недостатки персонажа, есть все основания предполагать наличие данного недуга в особо запущенной форме.
И вот жить бы да поживать во всём этом благополучии, но случись так, что по дороге на Москву в электричке был зверски убит скинхедами скромный таджикский дворник поезде погибает от руки человека похожего на генерального прокурора Эраста Фандорина генерал-адъютант ХраповЪ, решивший скрыться в Москве от справедливого революционного возмездия. Шел к успеху, не свезло.
Из столицы, которой до Великой Октябрьской Революции был Петербург, тут же выезжает князь Пожарский, местный борец с преступностью и по-совместительству – душитель гражданских прав и свобод. Потомок того самого князя Пожарского, что восседает на Красной площади. Сам питерский хлыщ отзывается о своём именитом предке крайне нелестно, дескать «вместо того чтобы княжить и всем владеть, сидит и слушает, что ему втирает быдло Минин, да ещё руками машет, словно джедай какой-нибудь». Надо сказать, что в книге Фандорин не кидается яростно возражать своему антагонисту, а безропотно выслушивает эти пламенные тирады, выражая тем самым молчаливое интеллигентское согласие.
Этот самый князь прикормил даму нестрогого поведения и через неё сливает информацию чистым, как слезинка ребёнка или комсомолки, революционерам, которые режут да взрывают бомбами невинных налево и направо, тем самым укрепляя как личную власть Пожарского, так и самодержавия в целом.
В финале мы имеем довольно-таки неоднозначные результаты. Питерский карьерист и интриган выкинул на мороз губернатора с бакенбардами, посадил во главу города царского родственничка-содомита а сам бы занял место председателя КГБ Российской Империи, если бы не трагическая случайность или, как знать, кривые руки, одной пламенной и влюблённой революционерки.
Протестующие строят баррикаду из подручных средств во время беспорядков 6 мая 2012 на Болотной площади.
Фото: Георгий Малец
С незначительными хронологическими отклонениями гражданин Чхартишвили эзоповым языком пересказывает историю недавнего прошлого, бессовестно намекая на первых лиц современного Государства Российского.
Очевидно, Фандорин олицетворяет интеллигента европейского типа, либерала-западника и сторонника атлантического выбора. Который вроде бы и жаждет перемен, но близко знаться с народом этой страны не желает, о чём говорит, хотя бы и острый приступ эйфории, вызванный избавлением от обязанности председательствовать в клубе народной трезвости.
Князь Пожарский вместе с августейшей особой – питерская хунта, нагло понаехавшая в Первопрестольную и засевшая здесь, видимо, на века. Приписывает ли автор “грех содомский” кому-то конкретно или всем вместе, из контекста неясно. Но то, что нынешний московский градоначальник заглядывается на мальчиков – сказано прямым текстом.
Генерал-губернатор Долгорукий явно выступает прообразом мужа жены Лужкова – старика Батурина. Особо цинично автор подчёркивает внезапное прекращение “царствия” генерал-губернатора, недвусмысленно намекая известно на что.
Также внимания заслуживают и менее значимые для дела персонажи.
Революционер Григорий Гринберг – видимо, автор приписывает герою некоторые собственные качества, если поделился с ним своим настоящим именем и национальности не пожалел. В более широком смысле Грин является олицетворением Оранжевой революции с кровью, взрывами, социальными потрясениями, сакральными жертвами, грабежами казённых денег и невинно убиенными обывателями. Конкретный прототип однозначно назвать сложно – в кого не ткни, любой подходит.
Дочь банкира и крещёного еврея Эсфирь Литвинова. Все качества отца однозначно указывают на олигархическую верхушку в целом и на Бориса Березовского конкретно, поскольку Роман Абрамович исповедует иудаизм. А вот сама Эсфирь недвусмысленно олицетворяет спайку олигархов как с прозападной интеллигенцией, так и с оранжевым революционным подпольем. Эсфирь одинаково вхожа и в дом московского генерала-губернатора и в хазы да малины революционного подполья. Прототип слишком очевиден, особенно если учесть ветреность этой особы.
Финал романа остаётся открытым. Фандорин не желает прислуживать питерскому любителю мальчиков, предпочтя тёплому месту свободную частную жизнь. А так как, ежу понятно, что имея таких недоброжелателей, как представитель монаршей фамилии в Российской Империи зла ему жить никто спокойно не даст, то скорее всего иммигрирует в Лондон.
Как говорится, состав преступления налицо. Можно смело брать подписку о невыезде и запускать кровавую машину мести на полную катушку, если бы не одно важное обстоятельство. Акунин с точностью до запятой пересказывает «болотные» события и разбирает характеры вполне конкретных персонажей как из власти так и из оппозиции, но роман «Статский советник» был написан аж в 1998 году, то есть более чем за десять лет до описываемых событий. Кругом виноват, собака такая, а прихватить не за что. И Путин тогда не был Путиным, а Лужков был Лужковым, и отставки Ельцина ни что не предвещало, и питерская хунта была значительно скромнее…
Открыв Википедию можно посмотреть сноску на предполагаемые прототипы героев и параллели событий; скорее всего Акунин работал именно с ними, но, согласитесь – цикличность истории вообще и российской истории в частности поражает. Древнее китайское проклятие гласит «чтобы ты жил в интересное время». Волею судьбы именно в такое время мы и оказались, но почему-то, соратники, это наполняет невыразимым блаженством!
Рубрика: Мнения. Метки: литература, Акунин.